Возлюби ближнего своего

— А если поступит запрос в полицейский участок, выдавший этот паспорт?

— Да кто же станет запрашивать? Лишь бы вы ничего не натворили.

— Триста шиллингов, — сказал Штайнер.

Птичьеглазый изумленно отпрянул.

— У нас твердые цены, — заявил он обиженным тоном. — Пятьсот и ни на грош меньше.

Штайнер молчал.

— За немецкий мы бы еще могли что-нибудь уступить. Немецкие паспорта встречаются чаще. Но австрийский паспорт — редкая вещь. Да и зачем, собственно, австрийцу паспорт? На родине он ему не нужен. За границу мы почти не ездим. Особенно при таких валютных ограничениях! Пятьсот шиллингов — это все равно что даром отдать.

— Триста пятьдесят.

Собеседник Штайнера начал горячиться.

— Да я же сам заплатил триста пятьдесят скорбящей семье покойного! Вы и не представляете себе, каких мне это стоило трудов! А накладные расходы! Люди очень дорожат подобными реликвиями, и они обходятся недешево! Только засыпали свежую могилку, а ты тут как тут, дескать, подавай документ! Приходится выкладывать на стол полновесную монету! Только наличные осушают слезы и умеряют скорбь! Ладно, четыреста пятьдесят, хоть это и против наших интересов. Просто вы нам симпатичны.

Сошлись на четырехстах. Штайнер достал из кармана фотографию — днем он снялся в автомате за один шиллинг. Взяв ее, они ушли. Через час принесли паспорт. Штайнер расплатился и спрятал его.

— Желаю счастья! — сказал птичьеглазый. — И вот еще что: когда срок годности паспорта истечет, мы сможем его продлить. Смоем дату и напишем другую. Очень просто. Единственная трудность — визы. Чем позже они вам понадобятся, тем лучше. Тем чаще можно будет продлевать...

— А почему бы не сделать это уже сейчас? — спросил Штайнер. Птичьеглазый отрицательно покачал головой.

— Так вам спокойнее. У вас на руках настоящий паспорт. Вы могли его найти. Замена фотографии не такое большое преступление, как подделка официальных записей. У вас еще целый год впереди, а за год многое может случиться.

— Будем надеяться на лучшее.

— И ни слова никому, не так ли? Это в наших общих интересах. Разве что порекомендуете нас солидному человеку. Как нас разыскать, вы знаете. А теперь спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

— «Strzec miecze»[9], — произнес молчальник.

— Он не говорит по-немецки, — ухмыльнулся первый, перехватив удивленный взгляд Штайнера. — Но зато как подделывает печати! Какая рука! Какая подлинность! Серьезный специалист!

Штайнер пошел на вокзал и сдал рюкзак на хранение. Накануне он выехал из пансиона. Ночь провел на скамье в парке. Утром сбрил усы в вокзальном туалете, а затем сфотографировался. Он испытывал какое-то яростное удовлетворение: теперь он рабочий! Иоганн Губер из Граца.

По дороге он остановился у телефонной будки. Надо было уладить одно дельце, относившееся ко времени, когда он еще был Штайнером. Войдя в будку, он принялся листать книгу абонентов.

— Леопольд Шефер, — бормотал он. — Траутенаугассе, 27.

Это имя врезалось ему в память.

Найдя нужный номер, он позвонил. В трубке послышался женский голос.

— Унтер-офицер Шефер дома? — спросил он.

— Да, сейчас я его позову.

— Не нужно, — быстро проговорил Штайнер. — С вами говорят из дирекции на Элизабетпроменаде. В двенадцать часов будет облава. Шеферу явиться сюда без четверти двенадцать. Вы поняли меня?

— Да. Без четверти двенадцать.

— Хорошо. — Штайнер повесил трубку.

Траутенаугассе — узкая, тихая улочка с неприглядными домами, где обитают мелкие буржуа. Штайнер внимательно осмотрел дом под номером 27, и, хотя этот дом ничем не отличался от остальных, ему он показался особенно омерзительным. Затем отошел немного назад и притаился.

Выйдя из парадного, Шефер торопливо и важно застучал башмаками по тротуару. Штайнер двинулся ему навстречу с таким расчетом, чтобы они встретились в темном месте. Здесь он задел его резким рывком плеча.

Шефер покачнулся.

— Вы что, нализались? — заорал он. — Разве вы не видите, что перед вами официальное лицо при исполнении...

— Нет, — возразил Штайнер. — Вижу только жалкого выблядка! Выблядка, понимаешь?

На мгновение Шефер онемел.

— Послушайте, — тихо сказал он. — Вы, видать, сумасшедший! Это вам так не пройдет! А ну-ка живо пошли в участок!

Он попытался достать револьвер. Штайнер ударил его ногой по руке, молниеносно подскочил на шаг вперед и сделал то, что всего оскорбительнее для мужчины: плоской ладонью наотмашь ударил Шефера по лицу, сначала справа, потом слева.

Полицейский захрипел и бросился на него. Штайнер увернулся и, развернувшись, ударил Шефера левым свингом в нос, из которого сразу пошла кровь.

— Выблядок! — глухо выдавил он из себя. — Жалкий засранец! Падаль трусливая!

Коротким прямым ударом он рассек ему губу, почувствовав под кулаком хруст зубов. Шефер едва удержался на ногах и вдруг завопил высоким бабьим голосом:

— На помощь!

— Заткнись! — буркнул Штайнер, навесив ему резкий правый хук, и тут же четким ударом левой двинул его прямо в солнечное сплетение. Шефер что-то проквакал и, точно столб, рухнул на тротуар.

В нескольких окнах зажегся свет.

— Что там еще? — громко спросил кто-то.