Возлюби ближнего своего

Войдя в свою комнату, он застал там Рабе — мужчину, кричавшего ночью. Тот раздевался.

— Уже ложитесь? — спросил Керн. — Ведь девяти еще нет.

Рабе кивнул.

— Для меня это самое разумное. Посплю до двенадцати. Именно в полночь у меня все и начинается. В это время они обычно приходили за нами в бункер... А потом часа два сижу у окна, принимаю снотворное и ложусь. Получается довольно неплохо.

Он поставил около своей постели стакан с водой.

— Знаете, что меня больше всего успокаивает, когда ночью я сижу у окна? Читаю самому себе стихи. Старые стихи. Учил их еще в школе.

— Стихи? — удивился Керн.

— Да, совсем простенькие. Вот, например, песенка, которой убаюкивают детей:

Я устал, хочу уснуть,
Лечь в постель, глаза сомкнуть,
Пусть, лелея мой покой,
Бог склонится надо мной.
Если я плохой был днем,
Боже, ты забудь о том,
Иисус страдал за всех
И загладил каждый грех.

В полумраке комнаты Рабе, сидевший в одном белье, казался каким-то усталым и добрым привидением. Медленным, монотонным голосом он произносил слова колыбельной, уставив потухшие глаза в ночь, раскинувшуюся за окном.

— Стихи меня успокаивают, — повторил он и улыбнулся. — Не знаю почему, но успокаивают.

— Возможно, — сказал Керн.

— Это звучит просто дико, но стихи меня действительно успокаивают, и на душе становится легче, как будто я снова дома.

Керну стало не по себе, точно его охватил озноб.

— А я никаких стихов наизусть не помню. Все позабыл. Мне кажется, после моих школьных лет прошла целая вечность.

— И я думал, что забыл стихи. А теперь, представьте, начал припоминать.

Керн вежливо кивнул и поднялся. Ему захотелось выйти из комнаты. Тогда Рабе заснет, и не надо будет больше думать о нем.

— Если бы только знать, чем заполнить вечер! — сказал Керн. — Вечер — вот самое проклятое время! Читать мне уже давно нечего. А торчать внизу и в сотый раз повторять, до чего же, мол, было хорошо в Германии и когда же, наконец, там все изменится, — этого я тоже не хочу.

Рабе сел на кровать.

— Пойдите в кино. Лучший способ убить вечер. Правда, потом не помнишь, что видел, но по крайней мере хоть во время сеанса ни о чем не думаешь.

Он снял носки. Керн задумчиво глядел на него.

— Кино, — проговорил он. Вдруг ему пришло в голову пригласить в кино девушку из соседней комнаты.

— Вы знаете постояльцев нашего отеля? — спросил он.

Рабе положил носки на стул и зашевелил пальцами ног.

— Кое-кого знаю. А вам зачем? — Он разглядывал свои ступни, точно никогда их не видел.

— Вот ту, что живет рядом, знаете?

Рабе подумал.

— Там живет старуха Шимановска. До войны она была знаменитой актрисой.

— Я не ее имел в виду.

— Он имеет в виду Рут Холланд, молодую, хорошенькую девушку, — сказал человек в очках — третий обитатель комнаты. Он стоял уже некоторое время в дверях и слышал весь разговор. Его звали Марилл. В прошлом он был депутатом рейхстага. — Не правда ли, Керн? Сознайтесь, что я прав, донжуан вы этакий!

Керн покраснел.

— Странное дело, — продолжал Марилл. — Самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость — никогда. Как торговали сегодня, Керн?

— Полная катастрофа. Потерпел убыток наличными.

— Тогда пойдите куда-нибудь и потратьте еще что-нибудь в придачу. Это лучший способ избавиться от излишних психологических комплексов.

— Так я и намерен поступить, — сказал Керн. — Хочу пойти в кино.

— Браво! Судя по вашим осторожным расспросам, предполагаю, что вы намерены сделать это в обществе Рут Холланд.

— Не знаю. Ведь я с ней не знаком.

— Ну и что с того? Большинство людей незнакомо вам, но иной раз приходится завязать новое знакомство. Вперед, Керн. Смелость — лучшее украшение молодости.

— Думаете, она пойдет со мной?

— Конечно, пойдет. В этом одно из преимуществ нашей пакостной эмигрантской жизни. Всякий благодарен, когда в промежутке между приступами страха и скуки его чем-нибудь отвлекают. Итак, долой ложный стыд! Вперед на штурм, да чтобы не тряслись поджилки!

— Пойдите в «Риальто», — сказал Рабе, улегшись в постель. — Там показывают фильм про Марокко. Я пришел к выводу: кинокартина о неведомой, далекой стране — лучшее отвлечение от собственных мыслей.

— Марокко — это, знаете ли, всегда приятно, — заметил Марилл. — И молодым девушкам тоже.

Рабе вздохнул и укутался одеялом.

— Иногда хочется заснуть и не просыпаться десять лет.

— И постареть на десять лет? — спросил Марилл.

Рабе недоверчиво взглянул на него.

— Нет, этого не надо, — сказал он. — Ведь тогда мои дети будут уже взрослыми людьми.

Керн постучался в соседнюю дверь. Послышался чей-то невнятный голос. Он открыл дверь и замер: перед ним стояла старуха Шимановска.