Возмездие за безумие

– За что? – в очередной раз спросила у воздуха Сюзанна и упала на руки, рыдая. Такое состояние было у неё впервые. Даже в самые продолжительные периоды одиночества и неустроенности, даже в детстве и молодости, когда её, некрасивую толстобокую армянскую девочку дразнили в классе и на улице, всегда хватало, если не оптимизма, то злости. Из-за своих корней, к которым Сюзанна всегда ощущала презрение со стороны народа, среди которого жила, девушка стала ненавидеть свою фамилию и сменила её, едва выйдя замуж. До сих пор ей самой было непонятно: что было для неё важнее в бывшем муже – положение или фамилия. Но одно являлось бесспорным: русская фамилия предоставила молодой женщине массу возможностей начать свою жизнь по-новому. И остервенение на весь мир, накопленное к двадцати годам, позволило превратиться в волевую, даже жестокую леди. Переделанный нос, и тщательный уход за телом, волосами, лицом навсегда изжили насмешки. Из обычной кавказской женщины, яркой до совершеннолетия, а потом сразу же обабившейся, стоит обзавестись детьми, Козлова сделала из себя модель. Прекратив все контакты с армянскими родственниками сразу же, как только умерли мать и отец, она навсегда запретила себе думать про потомство и зареклась никогда ни в кого не влюбляться. Установка, отработанная медитациями, действовала как антидот в любых отношениях с противоположным полом, не вызывая ни малейшей привязанности ни к одному из мужчин. А ведь она вполне могла бы иметь детей, хотя бы от того же Козлова: Иван всегда мечтал о них. Но он был стар, и Сюзанна, прослышавшая где-то, что у родителей после сорока велик шанс родить детей с синдромом Дауна, решительно отказывалась беременеть.

Позже Кирилл, будучи в жизни трижды женатым, но не имеющий своих детей, также мог бы помочь ей воспитать ребёночка. Но тут формула старости удваивала риск: когда Сюзанна познакомилась с Кириллом, ей было уже за сорок, а новый любовник выглядел на все шестьдесят, хотя был старше всего на пять лет.

– Нафига мне такой стрёмный генофонд? – оправдывалась Сюзанна перед той же Уховой, не раз поднимавшей вопрос о детях, – Смотри, как у него висит кожа, совсем не эластичная, как у собаки-морщун. А вдруг у ребёнка такая же окажется? А если ещё это будет девочка? Зачем заранее обрекать её на муки?

– А вдруг мальчик?

– Чем лучше?

– Ну, прям, скажешь тоже! Разница есть. Вон Бельмондо весь морщинистый, а сколько шарма.

– Бельмондо, не Бельмондо, а мне уже поздно думать о детях. Ну, представь, рожу я его сейчас, приведу в первый класс, а детки спросят: «Это твоя бабушка?» Какой ужас! Я такое ощущала на себе. – Сюзанна тут же рассказала, как была последним ребёнком в семье и от того, что родили её поздно, стыдилась своих родителей, – Нет уж, одной проще. Ни за кого, кроме себя, душа не болит.

Галя осуждающе качала головой, а Сюзанна была убеждена в своей правоте. Настолько, что даже жалеть никого, кроме себя, не хотела. Вот и Кирилла не пожалела. Тогда, после кражи денег во время вернисажа, Кирилл почувствовал себя неважно уже вечером. Он держался за грудь, массировал левую руку, морщился. Сюзанна, не желая киснуть, предложила выпить коньячка, разогнать кровь. Затем её повело на секс. Полувялый Кирилл заводился только после приёма «Виагры». Ей бы оставить мужика в покое, видя, что он не в форме, но и тут проявился в полной мере Козловский эгоизм.

– Гулять, так гулять, – решила она и запрягла любовника в постели по полной программе, со всеми изощрениями, на которые у самой было желание. В какой-то момент они вроде бы отвлеклись от жалоб Кирилла, мужчина приободрился, возбудился, настроился и оттянулся по полной, со всеми деталями, входящими и выходящими из него. Секс с Козловой был всегда для него, как что-то необыкновенное. Там, где другие женщины морщились и отворачивались, Сюзанна шла напролом, погружаясь в тело любовника то руками в перчатках, то специальными приспособлениями, имевшимися у неё в избытке. С ней Кирилл, когда-то отказавшийся от секса с женщинами и даже дерзнувший попробовать, что же такое гомосексуализм, заново почувствовал себя мужиком, отметая страшные мысли о том, что раз ему нравится то, что делают с ним молодые ребята, то он педик. Сюзанна делала с ним то же самое, но потом, догнав градус возбуждения любовника до максимума, прыгала на него, истязая до последнего вздоха, требуя каждый раз оргазма. И когда она извивалась на нём в стонах от удовольствия, Кирилл снова понимал, что он – мужик, самый настоящий мужик, способный удовлетворить любую женщину. Мысль о том, что Сюзанна совсем не любая, и что не любит его, а залюбливает, словно играет, Кирилл прятал подальше.

Так было и в тот последний их вечер. Сначала боль, потом коньяк, потом секс под возбудитель, потом усталость и снова боль.

– Боже, как у меня ноет вот тут, – Кирилл лежал на кровати и массировал себе грудь, – Может давление померить?

Сюзанна, выйдя из ванной и промокая полотенцем волосы, сморщилась: