Возможности любовного романа

Когда наши отношения начали портиться, он жаловался, что я строю из него того, кем он не является. Мол, это плохо кончится, потому что ни одна женщина не выдержит долго с мужиком, если строит из него кого-то другого. А что если я из него никого не строила, что если он сам не замечал за собой некоторые вещи? Что если ему просто не нравилось, когда я тыкала ему в глаза тем, что он не был готов в себе признать?

В тот вечер Яник непрерывно паковал вещи, а вот я не удержалась и стала, наоборот, распаковывать те коробки, которые мы привезли из Кветны. Я, как ребенок, радовалась цветным бокалам и стаканам. Каждый из них я внимательно рассматривала, а потом ставила на стол. Они были похожи на шахматные фигуры: прозрачные стаканы для лимонада — это пешки, низкие квадратные бокалы для виски — ладьи, темно-синие рюмки для коньяка — это кони, узкие фужеры для шампанского — офицеры, кроваво-красная чарка — это королева, а вон тот дымчатый бокал — король. Мы с Яником щурились на них, лежа в постели, словно два генерала, которые накануне великой битвы прониклись друг к другу симпатией, а из соседней комнаты, куда мы выдворили буддистов, тем временем доносились сначала мантры, а потом пьяный смех.

* * *

Ну, уж по предыдущему-то предложению вы, наверное, все поняли. Если нет, перечитайте его еще раз. Вам ничего тут не показалось странным? Я к тому, что это фраза Яника. Вообще-то я так не пишу и не говорю. Он выпустил меня из-за решетки тире, чтобы я в этом романе тоже типа поучаствовала, а может быть, просто решил, что раз кофейня предназначалась для меня, то мне про нее и рассказывать, потому что кому ж еще? Только вот куда я могла выбраться из-за решетки тире? Разве что угодить в ловушку повествования. Яник, видно, думал, что достаточно вставить парочку разговорных оборотов, и он сразу обернется мной. Только вот я здесь — это не я. Если вы все-таки поддались иллюзии, то это очень мило с вашей стороны. Но готова поспорить: вам даже в голову не пришло, что у этой иллюзии есть своя изнанка — чем больше вы ей поддаетесь, тем сложнее мне из нее выпутаться. Видите — это реально не я, я так не рассуждаю.

Впрочем, это не моя забота, что я здесь на самом деле не я. И не может быть моей заботой, раз уж меня здесь нет, правда же? Это называется логика. Скажем прямо: это все забота Яника. Ведь он тут с самого начала пытается привыкнуть к тому, что я уже никогда не буду мной. А еще, мне кажется, пытается понять, как ему теперь быть самим собой. Типа без меня. Кстати, я не говорила, что мы друг друга не любили, ровно наоборот.

В общем, все сложно и, наверное, не имеет никакого решения. В любом случае остается только идти дальше — и, может быть, решение появится по ходу.

Итак. Я на полтора месяца превратилась в разнорабочего (буду и дальше рассказывать от первого лица, но только так, из спортивного интереса). Я ходила по нашей стройке в платке и в маске, потому что обшарпанная стена жутко пылила. Вечерами я варила домашние сиропы, пробовала готовить вафли по настоящему рецепту (поначалу мы думали включить их в меню) и сочиняла коктейли. Заодно выясняла, какие разрешения надо получить, если хочешь открыть кофейню, например, действительно ли нужны три отдельных туалета — мужской, женский и для персонала, будто персонал — это какой-то третий пол. Яник тоже делал то, чем раньше точно никогда не занимался: отбивал штукатурку до камня, набрасывал на другую стену шпаклевку, помогал подключать электричество и тому подобное. У нас был жесткий график, так что Яник еле-еле разрешил мне сходить искупаться, когда я уже валилась с ног. Мол, только после работы.

— Мы тогда будем совсем мертвые и идти никуда не захотим, — возражала я. — Поплаваем недолго и уже через час обратно.

— Сначала мне нужно тут кое-что доделать, — ответил он, продолжая выдергивать старые двадцатисантиметровые скобы.

— Значит, я пойду одна.

— Я пойду с тобой, но только когда закончу. Купание будет в качестве поощрения.

— Ян, мне нужно искупаться! — воскликнула я. — И я уже не маленькая, чтобы получать что-то в качестве поощрения, понятно?

Я быстро проплыла пару бассейнов и на обратном пути купила нам у Гонзы Неруды рулетики с овечьим сыром и салат. Гонза Неруда был сириец[96], он открыл в Поличке фастфуд, где продавал кебабы и всякую арабскую еду. Фамилия у него была настоящая, отец выбрал ее в честь чилийского поэта Пабло Неруды, а вот новое имя он взял уже в Чехии. Нам нравилось покупать еду у сирийца, тем более что в интернете тогда постоянно писали про беженцев, а наши знакомые собирали для лагерей фургоны и отправлялись волонтерами куда-то в Венгрию. Нам повезло, что наш сириец уже совсем интегрировался и сам нас кормил. Но иногда я думала, что вместо того, чтобы скоблить стену, я бы тоже с удовольствием поехала волонтерить в какой-нибудь лагерь — хоть какое-то приключение.