Возможности любовного романа

Сегодня я напечатал эти фотографии и смотрю на них уже около получаса. Что в них такого особенного? Ничего. Все.

Огромный белый камень, покрытый мхом и осевший в траве. Позади — старые ступеньки, ведущие вверх вдоль обшарпанных стен. Солнце, продирающееся сквозь окрестные деревья и кусты. Мягкий рассеянный свет, обтекающий твое лицо, прячущийся в складках платья, скульптурирующий бедра. Возле сандалий с розово-золотыми кожаными ремешками — сумка с высокими ручками, которые своей дугой терпеливо повторяют твои очертания и округлость белого камня. А на камне — женщина в красном платье, с длинными волосами, убранными в хвост. Она лежит на боку, согнув ноги, и открыто, без малейшего смущения и без малейшего вызова смотрит в объектив.

Это я, Нина.

Ян, это я, Нина.

14.

Мы забираемся на тысячу километров севернее.

Болонья — Падуя — Удине — Филлах — Грац — Вена — Брно — дом.

Мы распахиваем дверь Патрицианской виллы в четыре утра, и в квартире нас встречает потекшая стиральная машина — привет от соседа. Часов в пять, ликвидировав потоп, мы проваливаемся в неглубокий сон.

Потом отворишь открытые двери / и переступишь границу сна… / Он закрыл записную книжку и заснул, — пишет Голан.

в предыдущих сериях

Это конец моей жизни в искусстве. Наконец-то я нашел женщину, которую искал. Лето. Лето, которого я ждал. Мы живем в сьюте на пятом этаже отеля «Шато-Мармон» в Голливуде. Она столь же прекрасна, как Лили Марлен. Она столь же прекрасна, как леди Гамильтон. Мне не на что жаловаться, разве что на страх потерять ее. Мне была отпущена полная мера красоты. Дни и ночи напролет мы целуемся. Перистые пальмы выглядывают из смога. Колышутся занавески. Поток машин на бульваре Сансет движется по нарисованным стрелкам, словам и линиям. Не стоит даже шепотом говорить об этой высшей степени совершенства. Это конец моей жизни в искусстве. Я пью «Ред-Нидл», напиток, изобретенный мною в калифорнийском городе Нидлс: текила и брусника, лимон и лед. Полная мера. Мне было отпущено полною мерой. Это случилось накануне моего сорок первого дня рождения. Любовь и Красота были дарованы мне в образе женщины. Она носит серебряные браслеты, по одному на каждом запястье. Я счастлив, что мне так повезло. Даже если она уйдет, я буду повторять себе, что мне была отпущена полная мера красоты. Я уже сказал себе это однажды в Холстоне, штат Аризона, в баре напротив нашего мотеля… Пьяная болтовня. Это во мне говорит «Ред-Нидл». Он слишком легко пьется. Я боюсь. Сам не знаю почему.

Леонард Коэн. «Моя жизнь в искусстве»

в первый день нового года