Возможности любовного романа

— Ну еще бы! Помню, конечно, — ответил я, засмотревшись на задницу девушки, промчавшейся мимо нас на роликах. — Я прямо-таки вижу бабушку — как она в один из редких уже моментов просветления опять рассказывает мне историю их знакомства. В тот раз она разрыдалась передо мной прямо во дворике пансионата.

— Пансионата? — он даже остановился. — Значит, для нее там найдут место?

— Слушай, может… Да, у нее будет своя комната.

— А я буду ее навещать…

— И не мешало бы почаще, — упрекнул его я, заодно посыпав себе голову пеплом.

А вообще-то да, ты будешь ее навещать и будешь свидетелем того, как спустя много лет она вновь берется за вязание, как вяжет тебе свитер, но уже не способна считать ряды, так что вместо свитера получается бесконечный шарф, мягкое шерстяное полотно, которое все ползет и ползет из-под ее старческих рук, — до тех пор, пока однажды ночью по непонятной причине полностью не распустится: патронажная сестра увидит утром, что в комнате повсюду пряжа.

Я попытался вернуться к нашему разговору:

— А ты не забыл, что дедушкины советы касались не только бритья в области кадыка? Он несколько раз говорил мне, чтобы я не выбирал слишком красивую девушку: мол, нет такой, которая бы это про себя не понимала, и тут-то и кроется корень всех бед.

— У вас что, шел фоном сериал про Анжелику? — не слишком удачно пошутил он, а потом перевел разговор в другое русло: — Жалко, что Нина не успела познакомиться с дедушкой. Мы начали встречаться за пару месяцев до его смерти.

— Я знаю. Нина тоже об этом жалела.

Впервые за долгое время я вспомнил тот день, когда хоронили деда. По дороге в крематорий мы заехали на автомойку, чтобы явиться на церемонию на чистой машине. Мы сидели внутри, и огромные желто-синие шайбы сжимали нас со всех сторон, а брызги летели нам прямо в лицо, как при пытке водой. Мама сидела рядом на пассажирском сиденье и, глядя в зеркало солнцезащитного козырька, поправляла макияж. Я сделал глубокий вдох, но брызги словно по волшебству застыли в полуметре от моего лица. Лобовое стекло покрылось густой белой пеной, и в машине воцарился белый полумрак. Я выбрал программу «Комфорт-Плюс»: предварительная мойка под высоким давлением, активная пена, мытье колес, мытье шасси, двойное мытье щетками и автошампунем, покрытие воском, двойная сушка. Мы стояли на моечном конвейере, до похорон оставалось полчаса.

— А в машине играл Моцарт, — отозвался он.

— Мне хотелось выйти и лечь на капот, чтобы шайбы и меня привели в чувство.

— Похоже, у нас с тобой немало общих воспоминаний!

— Хотя людям и свойственно постоянно переписывать свое прошлое, — заметил я.

— А ты еще не забыл вращающуюся будку похоронного бюро возле центрального кладбища? — спросил он. — В которой выставлены открытые гробы?

— Надо же, забыл!

— Я был там недавно, в день поминовения усопших. Стоял на остановке и в каждом из этих гробов видел дедушку. Такой паноптикум, как из фильма Бунюэля. Дедушка был одет в один и тот же костюм, но сначала лежал в красном бархате, потом среди белых воланов, а потом в небесно-голубом атласе — w niebieskim, как называют здесь голубой.

— Да, он был модник, — улыбнулся я, представив себе, как мертвый дедушка примеряет гробы. Говорила же бабушка, что он и в гробу не забудет себе галстук поправить.

— Ни разу в жизни не видел на кладбище столько народу, — продолжал он. — Живых там было больше, чем мертвых. Некоторые даже приподнимали над могилами коляски, чтобы показать усопшим тех, кто в семье недавно появился на свет.

— Неплохой образ, используй его где-нибудь, — подмигнул я ему.

— Само собой.