Возможности любовного романа

Короче говоря, мы купили раскладной диван, двуспальное одеяло и постельное белье. И еще кучу рамочек, потому что решили повесить в углу, над компьютерным столом, те фотографии, открытки и картинки, которые накопились у нас за все это время. Портрет молодого Трумена Капоте, сидящего на скамейке где-то в Новом Орлеане, снятый в 1947 году Анри Картье-Брессоном. — Стилизованный рисунок быка, привезенный мною из Прованса. — «Голубка Пикассо», ну куда ж без нее. — Леонардо Ди Каприо с лебедем в руках (тот самый снимок, где Энни Лейбовиц как будто бы запечатлела Артюра Рембо, которого Ди Каприо играл тогда в «Полном затмении»). — Ранний рисунок Эгона Шиле, который вполне мог бы послужить иллюстрацией к «Маленькому принцу», потому что на нем мальчик в кудряшках бредет по каменистой пустыне в сторону зрителя. — Открытка с фасадом дома Хундертвассера: на сверкающих серебристых плитках играют солнечные блики. — Нечеткая фотография молодого Альбера Камю: прислонившись к стене дома в алжирском городе Оран, он курит сигарету. — Нечеткие женские ноги, которые Мирослав Тихий запечатлел возле летнего бассейна в Кийове на объектив, сделанный из втулки туалетной бумаги.

Припарковавшись у Патрицианской виллы, мы стали выгружать покупки. Пара, жившая на первом этаже, недавно завела собаку; щенок подпрыгивал за забором, как йо-йо, и Нина не могла от него оторваться. Я распаковал матрас, вынес его на балкон, чтобы он немного проветрился, и, поставив Ten New Songs Леонарда Коэна, принялся собирать из белых трубок конструкцию, на которой мы намеревались спать в течение последующих месяцев.

В инструкции действительно были нарисованы два человечка, но пока запросто можно было обойтись одним. Вскоре вернулась Нина и начала распаковывать свои вещи.

— Я рассказывал тебе, как мы с папой ездили на концерт Коэна в Братиславу?

— Нет, я знаю только, что вы там были, — ответила Нина и пристроила на полке несколько своих книг.

Библиотека пополнилась фолиантом Джеймса Монако «Как читать фильм», сборником интервью с представителями чехословацкой новой волны и книгами, которые я дал когда-то Нине почитать.

— Не помню уже, когда точно это было, но в то лето давали концерты и «Радиохед», и Коэн. Сначала я с Томми и Мартой был в Праге на «Радиохед», а через неделю поехал с папой на Коэна в Петржалку.

Нина собрала картонную коробку и принялась кидать туда свои колготки. Потом прикрыла балконную дверь, потому что соседи снизу что-то готовили в саду на гриле.

Я затянул болт и крутанул державшееся на нем колесико.

— Дело было, кажется, году в две тысячи девятом. Коэн тогда собрал группу и отправился во всемирное турне, в том числе в Прагу и в Братиславу. Мы решили, что поедем в Петржалку — потому, кажется, что папе интересно было посмотреть на Коэна в спальном районе. Мы приехали заранее, припарковали мой старый «фаворит» около какой-то многоэтажки и пошли прогуляться в сторону Дуная. «Ти-Мобайл» устроил на берегу большой парк отдыха: бары с зонтиками от солнца, площадка для пляжного волейбола, искусственные пальмы. Там было не протолкнуться от братиславской золотой молодежи в плавках и купальниках; рядом с высокими бокалами для коктейлей — мобильные телефоны и ключи от машин. Все вокруг казалось каким-то призрачным, потому что повсюду преобладал розовый цвет, — чтобы не забывали, кто здесь спонсор. Мы сели в одном из баров, папа взял безалкогольное пиво, я — колу; фоном ерничало какое-то местное радио. До концерта оставалось целых три часа, и мы коротали время, наблюдая за этой розовой вселенной.

— Забавно, — заметила Нина.

Пока я рассказывал, она устроилась в одном из кресел, закинув ноги на соседнее.

— Это называется «сервис-менеджмент». А что до нас с папой, то мы с ним тогда уже разучились бывать вместе и разговор особо не клеился. Но потом папа переключился на русскую литературу и пустился в довольно пространные рассуждения, что, в общем-то, вполне ожидаемо для такой темы. Те, кто хоть как-то интересуется русской литературой, обычно делятся на сторонников Толстого и Достоевского, но папа рассуждал в основном о Чехове и Тургеневе — их он любил больше. А еще, конечно, Бунина: к авторам рассказов он всегда относился с особым трепетом. Мимо нас сновали девушки в купальниках, их ягодицы были, как сахарной пудрой, присыпаны привозным песком (и никто из нас не упустил это из виду), а папа все нахваливал какую-то повесть Тургенева и советовал ее прочитать. Время текло медленно, как Дунай или там Днепр… Слушай, я не понимаю, куда присобачить эти рейки.

— Тебе помочь? — спросила Нина, не убирая, впрочем, ноги с кресла.

— Может, здесь надо было наоборот, — бормотал я, изучая инструкцию. — О, а вот эту песню Коэн пел на концерте.

— А как тебе сам концерт?

— Отличный. На сцену пригарцевал довольно дряхлый старик в костюме и шляпе и добрых три часа играл, читал стихи, рассказывал что-то, шутил и закончил свое выступление еврейской молитвой и жестом, который в иудаизме означает благословение.

— Значит, вам с папой понравилось?