Возможности любовного романа o

О своей номинации я узнал, сидя в вечернем поезде, идущем из Праги в Брно. Я переместился в вагон-ресторан и весь остаток пути провел там. Когда поезд проезжал Хоцень, я вспомнил Владимира Микеша, у которого пару лет назад брал в этом городе интервью. Микеш рассказывал мне, что, переводя “Божественную комедию”, он вставал летом ни свет ни заря и отправлялся на велосипеде в лес. Крутя педали, он улавливал ритм дантовских терцин, а потом садился за работу. Еще он объяснял мне, что, согласно Мерло-Понти, у разных людей разная кинетическая мелодия, которая проявляется в их дикции, движениях и жестах, и что мелодия Данте до сих пор слышна в “Божественной комедии”, хотя он умер много веков назад. Микеш говорил о текстовой проксемике, дистанции между автором и читателем. Данте, по его словам, не подпускает читателя ближе, чем на полтора метра (“вот как мы сейчас сидим”), но всегда общается с ним на равных, в отличие от вульгарно-льстивого Боккаччо или от Пазолини, который от читателя и зрителя разве что не отмахивается.

А еще Микеш тогда сказал мне: “Что угодно можно выдержать, если это можно рассказать”.

Мы с Ниной с головой погрузились в открывавшийся перед нами мир и расплачивались за это тем, что порой виделись только утром и вечером. Когда Нина работала в бистро в вечернюю смену, она приходила домой около полуночи. Я прислушивался в тишине к шуму ночных автобусов, едущих по проспекту из центра, и гадал, вышла ли сейчас Нина на остановке в нескольких десятках метров от Патрицианской виллы или нет. Часто мы встречались лишь в кровати и засыпали прежде, чем успевали рассказать друг другу о событиях прошедшего дня.

Если у нас еще оставались силы, мы занимались любовью: страсть, быстро промчавшись по нашим телам, выбрасывала нас, опустошенных, на берег ночи.

Мой роман “Магнезию литеру” в итоге не получил, зато в качестве компенсации был удостоен других премий и быстро превратился в своего рода туристическое агентство. В начале июля я ненадолго уехал в Париж по литературной стипендии. Меня заверяли, что в моей скромной комнатушке под самой крышей жил когда-то Артюр Рембо – впрочем, это говорили и про множество других тесных парижских каморок с плесенью на стенах. Я ездил по Парижу на велосипеде и быстро понял, что этот город – игра, рассчитанная на двух или более игроков, и в одиночку я мало что способен здесь предпринять. В первый свой вечер я взял дорогой билет на баховскую Мессу си-минор, которую исполняли для туристов в Соборе Парижской Богоматери, а следующие вечера провел в баре, где транслировали матчи Уимблдона, и вместе с остальными туристами болел за Роджера Федерера.

Жаль, что со мной в Париже не было Нины, но я, по крайней мере, купил ей белое платье на Елисейских полях и чулки в “Галери Лафайет”.

Если не считать матчей Уимблдона и торговых центров, то в основном я проводил время на кладбищах. Больше всего мне нравилось ходить на Монпарнас. Надгробие Жана-Поля Сартра и Симоны де Бовуар было усеяно камушками и поцелуями – я живо представлял, как студентки философии извлекают из сумочек тюбики помады “Буржуа” своих любимых оттенков, жирно красят губы, чтобы оставить след, и сосредоточенно целуют могильный камень. Я не стал участвовать в этом ритуале, но, обнаружив неподалеку лес карандашей, растущий в большом цветочном горшке на могиле Маргерит Дюрас, не удержался и тоже засадил туда свой карандаш. Однако я никак не мог найти могилу, ради которой, собственно, сюда и пришел. Отыскав глазами скопления туристов, я двинулся в их сторону, но набрел на Сержа Генсбура. Неподалеку от его могилы я заметил женщину в белом комбинезоне: за спиной у нее висели большие баллоны с химическим раствором для чистки надгробных плит. Я решил, что этот ангел будет из местных, и действительно: дорогу к белоснежной могиле Хулио Кортасара он указал мне правильно. Надгробие было густо исписано фломастерами, поверх неумелого рисунка с прыгающим человечком лежала засохшая роза; тут же серьги, кольца, затушенные сигареты и множество использованных и промокших билетиков на метро. Я сразу понял отсылку: мы с Ниной очень любили рассказ Кортасара “Рукопись, найденная в кармане”, где герои играют в игру, катаясь по линиям парижского метро.