Возраст согласия

Нужно прекратить пить свою же кровь и выйти на солнце из мрака переживаний, обиды и боли.

Так говорила я себе. И однажды, вернувшись основательно пьяная домой – мы бухали с Яной все выходные, – я увидела в коридоре красный огонек. Он расплывался у меня в глазах и выглядел крайне чужеродно. Я подошла ближе. Это был новый звонок с маленькой красной лампочкой. Для нашей квартиры.

Я физически почувствовала, что недавно на этом самом месте стоял Ю. и прикручивал мне звонок. Рядом валялись окурки – тонкие сигареты «Гламур», перепачканные губной помадой. Значит, он был не один. И скорее всего, не с Наташкой. Теперь даже призрачная Зина, когда-то терзавшая меня своим «узким местом», не имела надо мной никакой власти.

Я почувствовала только странное удовлетворение.

И в очередной выходной позвонила ему. Мы договорились встретиться на Лиговском проспекте. У выхода из метро. Я в кофточке с «Масяней», на которую он когда-то кончал, и в голубых, чуть вытертых джинсах с низкой талией и крупным поясом, на котором болтается блестящая пряжка. Они идеально обтягивают попу и ноги. На ногах белые конверсы с черными шнурками. Я слегка накрасилась. Карамельный блеск для губ сладкой пленкой ловит солнечные отблески.

В вестибюле меня встречает бомж. Он шарит черной рукой на стойке, где лежит последняя газета Metro. Юра стоит на улице. На лице легкая серебристая небритость. Раздуваемые ветерком светлые брюки и белая рубашка без рукавов. Дужки очков золотят гранитную облицовку на стене, рядом с сияющими буквами «Лиговская».

Он улыбается. Слепой музыкант поет под гитару «Все идет по плану». Его голова задрана к небу. Я бросаю в раскрытый кофр от гитары пять рублей.

Мы спускаемся в переход и заходим в небольшой магазинчик. Берем там в союзники синюю бутылку «Барона как-то там». Это шампанское.

«Мерс» отдыхает дома, у Юры, как ни странно, полноценный выходной.

За то время, что мы не виделись, я, кажется, успела отвыкнуть. В сердце что-то щемит, но я почти здорова. Пока мы идем, то шутим над чем-то и смеемся, я курю. Кажется, я уже пьяна от одного взгляда на бутылку. Мне так радостно, что теперь эта улица не пронзает меня насквозь.

Наконец мы приходим. Поднимаемся на четвертый этаж. Вдыхаю острый запах старых стен.

Юра отпирает квартиру. Мгновение размывается. Я захожу. Кухня все еще недоделана. Серые стены из гипрока отделяют ванную: в ней он когда-то осторожно и нежно брил меня. Говорил, что я прелесть.

У кухонного окна стоят старый покосившийся столик и два стула. Юра включает радио на древнем черном магнитофоне. Разливает шампанское по белым пластиковым стаканчикам. Как в том видео, которое я сожгла. Кидаю сумку на столик, беру стаканчик и выпиваю почти залпом. Сладко-горькие пузырьки обжигают горло.

Играет моя любимая группа 5’nizza: «Я с тобой, улыбаются улицы». Тепло разливается по сердцу.

– О, моя любимая песня.

– Потанцуем?

Юра подходит ко мне и нежно обнимает за талию. Мы медленно кружимся, ноги переступают по пыльному паркету. Шнурок на левой ноге развязался, я наступаю на него. Руки Юры нежно ползут все ниже, ощупывают мою попу, потом ползут к ремню. Расстегивают его. Радио поет: «Я с тобой, наше небо волнуется». Его пальцы залезают мне в трусы, нащупывают самое нежное место, трут его и массируют. Радио поет: «Пропади оно пропадом». Сладкие судороги пронзают низ живота. Голова кружится, все плывет. Я нахожу его рот и слегка кусаю за нижнюю губу. Песня закончилась. Юра ведет меня к низкой тахте. Она стоит, прислонившись к ободранной стене в большой комнате. Он раздевается и ложится. Ждет меня. То, что мучило и дарило мне радость, торчит сейчас и клонится вправо. Я беру его в руку, и на ней остается прозрачная капля.

– Давай иди сюда, – хрипло шепчет Юра.

Я снимаю джинсы и трусы. Сажусь сверху и делаю несколько движений. Ю. стонет, двигаясь в такт, но я тут же слезаю с него. Сажусь на край тахты и начинаю натягивать одежду. Завязываю шнурки.

– Ты куда? – спрашивает Ю.

– Я ухожу.

Он все еще полон желания, но я – уже нет. Встаю, забираю сумку со стола. За синим стеклом бутылки видно, что шампанского осталось чуть больше половины.

Иду к двери. Юра не встает и не останавливает меня. Открываю дверь, выхожу на лестницу и закуриваю. Спускаюсь вниз.

С лица не сходит животная улыбка. Я иду по Лиговке, и с неба начинают сыпаться белые хлопья. Они тают, едва долетая до земли. Я ловлю их языком. Это снег. Снег в разгар лета.

Такой снег из детства, из далекого ноября. Снежные мухи, говорила мама.

Я иду к Обводному. На асфальте лежит камень. Поднимаю.

Серый и гладкий, с блестящими прожилками слюды. Они лежат ровными полосками, словно кто-то прочертил их уверенной рукой. Камень округлый и приятно ложится в ладонь. Одна сторона у него заострена.

По гранитным ступенькам спускаюсь к самой воде. Снег тает на волосах и руках, превращаясь в капли дождя.