Возрождение

– Храбрая моя девушка, как же тебе хватило сил все наши ночи перечеркнуть? Отречься от меня, от сына, от нашей семьи? Верится мне, рассудок твой помрачился на время. Я же чуть не умер от горя и ярости, – Фра Филиппо, глядя на жену, укоризненно покачивает головой.

– Я помню день, когда ты исчезла. Тебя не было с нами долгие дни, мама, – тихо говорит Филиппино.

Потеряв Лукрецию, Филиппо стал меньше времени уделять работе. Всякий день во всех делах его сын был с ним. В Прато уже не удивлялись, когда видели художника со спящим ребенком на руках. Вскоре общественное мнение городка, да и всей

Флоренции, было на стороне Фра Липпи. Ему сочувствовали и главные ценители его дарования – влиятельный Козимо Медичи и еще более влиятельный папа Пий II, и простые люди. Ни у кого более язык не поворачивался сплетничать о распущенности капеллана, а повидавшие всякое на своем веку сановные священнослужители более чем когда-либо восхищались его творениями. Работы Липпи не только радовали глаз цветами венето, но и возвышали душу всякого, кто находился с ними рядом.

Бедная Лукреция страдала от мук любви сильно. Она уже знала, что отцом сына послушницы был не кто иной, как местный молочник: тот почти каждый день навещал ребенка в монастырском приюте. Однажды среди ночи Лукреции привиделся маленький Филиппино. Тот усердно искал маму и звал её без надежды увидеть. Малыш Филиппино не мог того ведать, что она, мать, живет рядом, в шаге от дома.

– Итак, я повторно убежала из монастыря Святой Маргариты. Убежала к сыну и мужу, нарушив монашеские обеты. Я была изо дня в день под неусыпным присмотром. Даже в монастырском садике меня ни на минуту не оставляли одну. Как же мне удалось повторно расстаться с той жизнью? Спросите старика-contadino[25], того самого, который раз в месяц поставлял в монастырские погреба вино. Contadino, contadino scarpe grosse e cervello fino [26]. Спасибо тебе, vecchietto[27]!

– Утром я встретил мужа твоего с ребенком на руках, – сказал он мне. – Странно, что ты не с ними. Неужели молитва тебе дороже дитя? Или тут легче твоим изнеженным пальчикам?

Лукреция не в силах более сдерживаться, заплакала.

– Помогите, пожалуйста…

Он помог, а кто бы поступил иначе?

В том же 1461 году папа Пий II снял с Фра Филиппо и Лукреции обеты, дав разрешение на брак. Но художник, получив обожаемую Лукрецию, так и не расстался до конца жизни с уже привычным для всех «Фра». Он сделал всё от него зависящее, чтобы его Мадонна приобрела достойное положение в городе. Довольно быстро Лукреция стала всеми уважаема. Ведь это она, изображенная мужем в ореоле святости, Мадонна с младенцем, почитаемая и бедными, и богатыми – Богородица. Да кто мог бросить камень в неё? И в том её величии прижизненном заслуга Филиппо. Почти каждый день ходила Лукреция на Рыночную площадь за продуктами. Там с ней все были не только честны, но и старались продать самое лучшее, а кое-что подарить. Если Лукреция не отказывалась от подарка, видели в том знак хороший, и каждому делалось на душе хорошо.

Отчаянная Спинетта также умудрилась повторно сбежать из монастыря, и вновь дальше дома старшей сестры не ушла. Фра Филиппо и Лукреция позволили ей остаться с ними навсегда.

Филиппо продолжил работу над фресками в Старшей капелле (Capella Maggiore) главного собора Прато (il Duomo di Prato), потратив на них тринадцать лет жизни. Подрастающий сын непременно был рядом. Отец рано разглядел талант художника в мальчике и уже не волновался за его судьбу, зная, что успеет многому научить ребенка.

Сцены «Пир Ирода» посвящены Святому Иоанну Крестителю, но главное украшение их – Саломея. Сюжет из Нового Завета рассказывает, как царь Ирод пообещал падчерице своей Саломее всё, что она пожелает, за один танец пред ним. Саломея не отказала, но по просьбе матери своей пожелала странное вознаграждение – видеть на блюде голову Иоанна Крестителя…

Краски Фра Филиппо нежны, переходы утонченны. По полу из разноцветных квадратов грациозно скользит в танце исполненная света Саломея. На её миловидном лице нет и следа эмоций, словно девушка здесь лишь для того, чтобы выполнить волю Божию. В чертах её лица не трудно узнать жену художника Лукрецию Бути. Три Саломеи на фреске, и каждая с печатью лика Лукреции.

– Почему она? Как могла в голове вашей нежная мадонна совместиться с роковой плясуньей? – Я не удержалась от нового вопроса к Филиппо, вспомнив в это мгновение строки поэтессы Анны Ахматовой:

Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девочка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди,
За такой Чингиз послал посла,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.