Возрождение церковной жизни в Сибири. По страницам дневников архимандрита Серафима (Александра Егоровича Брыксина), в схиме Иринея

17/30 апреля 1957 года пострижен в иноки с именем Питирим, в честь св. Питирима, епископа Тамбовского чудотворца. А за Божественной Литургией в воскресный день (Неделя Святых Жен-Мироносиц 22 апреля — 5 мая 1957 года) в Вознесенском кафедральном соборе Новосибирска пострижен в стихарь и посвящен в иподиакона митрополитом Нестором. Он же и постригал.

Какая радость! Я словно ангелом стал. Сам себя не чувствую, а утром в клобуке иду в алтарь, батюшки поздравляют и тоже разделяют со мной радость. А в общем, Бог их знает, рады ли они, но мне кажется — все рады.

Пожили ещё несколько деньков, ходили в фотографию целой группой: Владыка Нестор в парадной форме, то есть со всеми наградами. А ими у него вся грудь увешана. О. Мисаил, о. Сергий, я и послушник Анатолий. Получилось исключительно. Какой же всё‑таки Владыка добрый. Он нас проводил с отеческой любовью, а меня всё звал Питиримушка.

Вернулись в Чебаки. Наши все поздравляют, называют отцом Питиримом, — описывает о. Серафим радость новоиспеченного монаха после пострига, то есть свою юношескую радость.

Но мне как‑то неловко, даже стыдно, когда старшие по возрасту называют меня отцом. Но ничего, со временем привык к этому. Итак, я инок, отпускаю бородку, интересно даже самому на себя смотреть. Быстрей бы уж волосы выросли, а то поклоны нельзя делать, сильно уж мешают. И не подберешь их, и не завяжешь. Хожу по деревне в подряснике и в церковь, и на работу. Хорошо было, другой заботы никакой. Лишь послушание да молитва.

Ездил в Красноярск и там расхаживал по городу. Заходил к схимонахине Иннокентии, она Тихоновского течения, а какая же молитвенница.

Увидев меня, сказала:

— Ох! А какое же у тебя платье долгое! Ну-ну, помоги тебе Господи.

Великой жизни она была. Спустя ещё несколько лет мне пришлось кое‑что слышать о ней от её послушницы (затем монахини Сергии). Запишу хоть один случай для памяти.

— В одну из ночей, — рассказывает м. Сергия, — я проснулась и вижу: моя матушка молится. Я потихоньку одним глазом подглядываю. Словом, любопытствую. Вот она закончила молиться. Потушила свечу и почти вплотную подошла к иконам. И стояла неподвижно долгое время.

Вдруг я смотрю: что же это матушка такая высокая? И когда посмотрела на её ноги, то она стояла не на полу, а находилась в воздухе. Я испугалась и начала потихоньку её крестить. Думаю, это вражонок мне так показывает. Нет, ведь вражонок сразу бы исчез.

Потом немного погодя, она уже стояла на полу и заканчивала своё правило. На утро рассказала ей о виденном. Она строго наказала:

— Пока я жива, никому не рассказывай.

Рукоположен в сан иеродиакона

Да, а что мы теперь? Одно слово только «монах», а на деле — пустота, — пишет о. Серафим, испытывая особое волнение и беспокоясь за чистоту своей совести, а по большому счёту за то, правильно ли живет.

Вот, к примеру, взять меня. В жизни монашеской малоопытный, а наставников нет, так что же делать? Умереть сейчас рано, да и не от нашей воли это зависит. Ещё и не готов. Продолжать жить совсем неинтересно. А что хорошего — коптить небо, не принося пользы ни Богу, ни себе и ни ближнему своему?

Попытаться переменить жизнь. А каким образом? Ведь в наши дни, дни поголовной крамольщины, и не придумаешь, какими путями идти. А пути эти, к нашему прискорбию, заросли, да ещё и таким бурьяном, что с топором едва проберёшься.

Сейчас ведь все по готовому больше топать любят.

Вот и наш о. Мисаил всё намеревается уехать отсюда. Тяжело ему здесь. Да притом он ещё и болен.

Душа предчувствует, что скоро здесь от нас и следа не останется. Приезжал уже какой‑то уполномоченный из областного отдела. Снял, как полагается, дознания с каждого из нас.

А тут ещё к этому вражонок хвостиком стал помахивать среди нас:

— Любви несть, но вражда.

Всё это Богу не угодно. Но, несмотря на все это, промысел Божий меня ведёт к служению ещё большему. То есть накануне дня святых Апостолов Петра и Павла меня постригают в мантию с именем Серафим. Это в том же 1957 году. Теперь у меня ещё больше ответственности пред Богом, отрёкся от всего мирского, стал побольше молиться, слушаться, смиряться пред каждым братом. И, главное, — это то, что о. Мисаил заставил готовиться к принятию диаконского сана.

Признаться, чистым сердцем, мне это лестно. Представлял себе, как я буду служить, говорить ектению с приподнятым в правой руке орарем. Одним словом, у меня было желание, которое по милости Божией и исполнилось.

Новосибирская кафедра. 1957 год. Митрополит Нестор (Анисимов) сидит в центре