Возвращающий надежду

«Именем короля.

Десять тысяч ливров тому, кто обнаружит,

схватит и доставит живым или мёртвым

государственного преступника по имени

БЕРНАР ОДИГО.

Особые приметы: рост высокий, волосы светлые…»

И так далее.

Ткач жадно схватил лист и прочитал весь текст с начала до конца. Видя, как меняется его лицо, как на нём проступает краска стыда и сожаления, Эсперанса не выдержала:

— Где находится сеньор? — крикнула она в бешенстве и горе, тряся его за плечи. — Учти, ты ответишь за каждый волос, упавший с его головы!

— Я сам и освобожу его, — пробормотал ткач.

Он кликнул своих подмастерьев, Жак поднял своих людей, и все направились следом за ткачом. Однако центральная улица за баррикадой, ведущая из рынка, в конце своём оказалась уже перекрытой рогатками, из-за которых им приказали под угрозой смерти повернуть вспять. Они кинулись в другую улицу — выход был заперт и там. Третья шла к морю.

— Вот до чего довёл ты дело, ткач! — свирепо взглянул на него Жак. — Заперты без командира, как мыши в мышеловке! Что ж? Теперь сам командуй и распоряжайся, ты на это, кажется, мастер!

— А Одиго? — с отчаянием повторяла Эсперанса, тряся за рукава то одного, то другого. — Что станет с Одиго?

Но никто ей не ответил. Теперь на все лица уже легла тень обречённости, ожидания близкой и неотвратимой судьбы…

— Трусы вы все! — в исступлении закричала девушка. — Сеньор Одиго сделал для вас всё, что может сделать человек, — вы же отплатили ему тюрьмой и бросили в ней подыхать, как собаку!

— Сдаётся мне, дочь моя дело говорит, — медленно сказал старый Жак. — Скоро из всех вас вытряхнут потроха и повесят сушиться на городских воротах. Так-таки и подыхать с мыслью, что заплатил злом за добро? Иди-ка ты, дочка, выпусти его да и сама удирай с ним во все лопатки. Жарко тут станет, ей-богу, и не до вас!

— Иди, — сказал и ткач. — Где мышь не проскочит, там женщина пройдёт. Вот ключ от подвала дома виноторговца на улице Зари. Он там.

— А что это? — сказал Жак, прислушиваясь. — Никак барабаны?

Да, это были барабаны. Отдалённый их грохот походил на раскаты грома. Шум, напоминавший ливень, сопровождал эти глухие звуки. Жак опустился на одно колено и приник ухом к земле. Слух его различил множество непрерывных дробных ударов, похожих на то, как если бы где-то гудели и бились пчёлы или работала вдалеке водяная мельница.

— Да, — сказал Жак, поднимаясь с колен. — Об этом мне говорили и мужики за городом. Идёт конница. Она уже в городе.

* * *

«…восстали, неся во все стороны огонь и железо. Между приходами существует настоящий заговор: не терпеть налоговых чиновников и их бюро. Кто-то подстрекал чернь и крестьян, которых именуют Невидимыми, или Бесшумными. Сами они называют себя Отчаявшимися и говорят, что не боятся умереть за общее благо. Муниципальная гвардия напугана, мятежники воодушевлены, ждём войска.

Я отдал было приказание учредить податной совет элю, но что за этим воспоследовало, вы знаете из моего предыдущего письма, так что некоторое время я вынужден был наблюдать за событиями, скрестив руки. Мало того, что город восстал, — соседние бурги что ни день выказывают дурное расположение, в приходах полускрытые очаги сопротивления, умы мелкого люда полны жара, и вы согласитесь, что нет причин давать повод новым беспорядкам, не потушив прежних. Следует совершенно утомить этот край и изморить его постоем. У короля для этого достаточно длинные руки.

Мятежи подобные дождю, который просачивается через крышу; если им пренебречь, хозяин будет изгнан из дома. Надо учесть и то, что от каждого восстания идут волны через многие годы. Что же касается Одиго, то, обещав за его голову десять тысяч ливров…»