Возвращающий надежду

Он не видел, что происходило, но по звукам представлял себе картину избиения. И с каждым криком, воплем, стоном перед ним возникали жуткие сцены расправы с безоружным народом. Он видел руки, воздетые вверх в надежде защитить лицо от режущего удара; видел ослепительные вспышки пистолетных выстрелов и озарённых ими падающих женщин; героические попытки матерей заслонить телом детей; мужчин, ползающих на коленях, и мужчин, умирающих стоя; стариков, прячущихся в подворотнях, и мальчишек, увёртывающихся из-под самых копыт.

Всё было забыто. Чужую боль и ужас он чувствовал в самом себе, каждый удар падал на него, каждая пуля проходила сквозь его тело, с каждой смертью он умирал и воскресал вновь для новой гибели. В бессильном бешенстве он тряс прутья решётки, потом руки его слепо шарили вокруг пояса в поисках оружия…

Но вот издали донеслись правильно чередующиеся залпы: кто-то встретил атаку мушкетным огнём. Мимо окна снова понеслись теперь уже беспорядочно сбившиеся в кучу всадники — их рассеяли залпы. Гнусаво запела труба. Атака, очевидно, была отбита где-то на Торговой улице, в квартале Сен-Филибер.

Одиго, весь в поту, измученный и обессиленный так, как будто сам встретил и отразил эту атаку, бросился на скамью и заснул мёртвым сном.

26

Ещё до этого Эсперанса купила у знакомой торговки её товар и платье, надела на себя красную юбку, передник, залепленный рыбьей чешуёй, и повесила через плечо тяжёлую корзину с макрелью, мерланом и камбалой, только что взятыми прямо из сетей. В этом наряде она покинула рынок и прошла по Сукновальной улице до первой заставы, где солдаты, голодные как волки, мигом расхватали часть её товара. Дочь Бернье умела кричать, браниться и торговаться, как заправская торговка, её вопли достигли ушей офицера, купеческого сынка, который вышел из караульни и спросил её, не собирается ли она спугнуть из ада самого Люцифера.

— Ваша милость, — присмирев, сказала Эсперанса, — эти люди бесчестно хватают мой товар — и какой товар! Я думала отнести его самому графу.

Соврала — и пожалела: офицер тут же вызвался проводить её к наместнику. В продуктах ощущалась нехватка, и купеческому сыну было небезвыгодно оказать любезность графу Одиго.

Они миновали разъезды патрулей и расхаживающие там и сям пешие пикеты. Нужно признать, что одна Эсперанса вряд ли донесла бы свой товар в целости — такими голодными глазами смотрели в её корзину солдаты. Но напрасно она мечтала улизнуть: офицер простёр свою учтивость до того, что привёл её к самому губернаторскому дому да сам и постучался.

— Рыба? Вот хорошо! — раздался из окна молодой голос, и Антуанетта, живая, как выводок мышей, сбежала вниз. — Мерси, мсье! А я ломала голову, что готовить на обед…

Поблагодарив офицера улыбкой, она впустила Эсперансу в прихожую и принялась перебирать её товар. Потом, метнув на неё быстрый взгляд, вдруг сказала:

— О, да я вас знаю, милочка: вы — дочь…

— Ради бога, тише, — помертвев, сказала Эсперанса. — Да, я дочь Жака Бернье. Но здесь я совсем по другой причине…

Мадам Одиго отложила две выбранных ею макрели, внимательно посмотрела на Эсперансу и сказала:

— По какой же?

Эсперанса промолчала. Тогда Антуанетта заперла дверь, положила ключ в карман и потребовала:

— Ты сейчас же скажешь мне, для чего явилась сюда переодетая. Только не вздумай сочинять сказки!

Эсперанса стала её умолять.

— Мадам, вы молоды, красивы, вы — мать! Отпустите меня ради всего святого: мне необходимо спасти одного человека.

— Кто он — твой отец? Но в таком случае я не смогу…

— Нет, — покраснев, сказала Эсперанса.

— Так брат? Возлюбленный? Скажи мне, кто он, и тогда я поверю, что ты не шпионка. Больше того, если это просто какой-нибудь крестьянин, я помогу тебе. Честное слово, сама пойду и выручу его!

В мучительной тревоге Эсперанса молчала.

— Не хочешь сказать? Жаль. Мне остаётся предать тебя в руки властей. У них ты заговоришь.

В это время раздался тихий стук в дверь. Антуанетта открыла её и нос к носу столкнулась с Рене. По-солдатски неприхотливый, он всё же предпочитал графскую кухню всем прочим и не забывал наведываться сюда в свободные часы, Рене было довольно одного взгляда, чтобы узнать Эсперансу. Он сказал:

— Гм, интересная тут у вас торговка…

— Сдаётся мне, она шпионка, — ответила Антуанетта.

Рене молча сделал знак Эсперансе, чтобы девушка следовала за ним, и направился к выходу. Сгорая от любопытства, Антуанетта поспешила за ними. Но Рене, пропустив Эсперансу, загородил выход на улицу и сухо заметил:

— Сударыня, у вас, вероятно, есть неотложные дела?

И закрыл перед её носом дверь.

Антуанетта задумалась. У неё был цепкий логический ум, который быстро схватывал всякое противоречие и пытливо стремился его разгадать. Эти крестьянки обычно беспокоятся только о своих и готовы рассказать об этом встречному и поперечному. Они бросаются на колени и просят за них любое лицо, которое им кажется важным. Но эта меня ни о чём просить не хотела… Почему?

Нахмурив свой белый лобик, графиня упорно размышляла, постукивая пальчиком по забытой корзине.

— По-че-му о-на не наз-ва-ла и-мя?