Возвращающий надежду

Потом вдруг остановилась и, подняв палец, внушительно ответила самой себе:

— Потому, моя дорогая, что это имя тебе известно! Ай-ай… ну как я могла забыть? Мне говорили, он скрывался у этого Бернье. Да, да! И дочка, разумеется, влюбилась в него как кошка. «Спасти одного человека…» — всё теперь ясно: дела мятежников плохи, вот он и подослал её для переговоров.

Она бегом поднялась на второй этаж. Здесь постучалась, и ей сказали:

— Войдите.

У камина сидел высокий старик. У него было измождённое лицо и взгляд маньяка, устремлённый в одну точку. Он слегка вздрогнул и повернул к дочери острый профиль. Она выпалила одним духом:

— Отец, мне кажется, я поймала шпионку, подосланную самим Одиго!

* * *

После кавалерийской атаки прошёл день. Уже ночью Рене сидел в помещении возле караульни и размышлял. Ему было о чём подумать. Эсперанса ему во всём доверилась и отдала ключ. Но сделала это не прежде, чем рассказала о том, что произошло в Шамборском лесу в день святого Бернара. О том, как погибла его дочь Мадлена. А также о поединке между Одиго и братьями Оливье. И Рене отпустил Эсперансу.

В помещение вошёл высокий старик в накинутом поверх лат плаще. Он подошёл к Рене.

— Сеньор Рене, — сказал сьер Артур, — у меня есть сведения, что вы знаете, где скрывается Одиго.

— Возможно, — холодно сказал Рене. Ничто не дрогнуло на его каменном лице.

— За голову этого негодяя, кажется, назначена награда?

— Десять или двенадцать тысяч ливров, — сказал Рене. — Деньги очень хорошие.

Сьер Артур тронул Рене дружески за плечо.

— И они не станут хуже, если к ним прибавить, скажем, тысяч пять?

Рене, прямой и неподвижный, чуть-чуть усмехнулся.

— Сеньор Норманн, — продолжал Оливье, — как вы, вероятно, знаете, я внезапно осиротел. Меня сейчас можно уподобить столетнему дубу, уцелевшему среди лесного пожара. Один он стоит, раскинув свои руки среди чёрной пустыни, и напрасно взывает к богу о смерти. Отомстить — вот единственная мечта, питающая теперь мою одинокую старость! Выдайте мне, где скрывается Одиго, убийца моих сыновей. За мёртвого вы получите столько же, сколько и за живого. А я отсчитаю вам в придачу ещё пять тысяч ливров.

Рене кинул на него острый взгляд из-под каски и снова опустил глаза. Наконец он произнёс сквозь зубы:

— Дело это, как вы понимаете, не из таких, чтобы спрятать его за пазуху, как моток ниток. Нужна тайна.

— Я вас понял. Кроме меня, никто…

— Тогда сейчас же, пока ночь.

Он встал, заткнул за ремень длинный кавалерийский пистолет, накинул плащ и знаком велел Оливье следовать за собой.

Апрельская ночь была влажная, по временам накрапывал дождь. Рене, в совершенстве знавший расположение своих постов, какими-то одному ему известными путями обошёл часовых и вывел Оливье на улицу Зари. В кромешной тьме они долго натыкались на кусты и заборы, пока нашли нужный дом. Рене удалось взломать запертую калитку и обнаружить дверь, ведущую в подвал. Было темно, и Бернар не узнал вошедших.

— Кто это? — сказал он. — Помогите узнику! Я дворянин Бернар Одиго. И я томлюсь здесь без всякой вины.

Один из вошедших вынул свечу и засветил её.

— Узнаёшь? — сказал он, поднимая свечу на уровень своего лица. И Одиго стал припоминать, где же это он видел этот вислый крючковатый нос, эти глубоко запавшие жёсткие щёки, эти кошачьи усы. Но страшное стариковское лицо теперь искажала улыбка, похожая на волчий оскал.

— Смотри, смотри получше, — сказал старый Оливье. — Пожалуй, ты не увидишь, кроме меня, больше никого и ничего. Последний из Оливье пришёл говорить с тобой в последний раз, убийца моих сыновей!

Одиго увидел, что в руке, протянутой к нему, дрожит кинжал.

— На улице светлеет, — раздался сзади спокойный голос. — Побеседовали? Пора кончать.

Рене взял из руки старика огарок, вынул из-за пояса пистолет и, приставив его к груди Оливье, выстрелил. Старик вздрогнул всем телом и выронил кинжал. Сквозь едкий пороховой дым Одиго увидел, как подогнулись его колени в ножных латах, как опустились протянутые к нему точно за помощью стальные руки. Затем по подвалу разнёсся металлический стук. Последний из Оливье ничком рухнул на пол, как пустые рыцарские доспехи, установленные ради парада и важности на лестнице знатного дома.

— Рене! — сказал поражённый Бернар. — Зачем ты его привёл?

— Покойник кое-что запамятовал, — хладнокровно сказал Рене, засовывая за пояс пистолет. — А вот ты… почему ты ничего не сказал Рене про его дочь? Марго женщина, она побоялась. И верно, я убил бы её в сердцах. Но что теперь толковать об этом? Уйдём. А он пускай лежит здесь. Неважная, разумеется, гробница для старшего из такой фамилии…

Он вышел с Одиго на улицу. Светало. Они остановились у выхода с улицы Зари на Торговую улицу, где в отдалении темнела огромная баррикада повстанцев; она запирала центральный подход к рынку.

— Куда пойдёшь? — спросил Рене, опуская руку на плечо Одиго.

— У каждой баррикады только две стороны, — ответил Бернар.

— Ведь они засадили тебя в тюрьму! — угрюмо возразил Рене. — А потом растерзают. Я знаю чернь.