Возвращающий надежду

Нет, это была уже не безмолвная крестьянская девушка с потупленными глазами! Сейчас они излучали пламя, чёрные косы, упавшие на плечи, метались… Вот когда Одиго увидел истинную дочь Босоногого!

— Не стыдно ли вам? — так начала Эсперанса. Звучный её голос далеко разнёсся над толпой. — Чего вы хотите от этого человека? Решили вы драться. Что же, разве он не научил вас этому? Теперь захотели спастись? Так опять только он может сделать это… Смотрите! — и она высоко подняла над головой окровавленный лоскут рубашки Бернье. — Я оторвала его от одежды отца моего, Жака Босоногого. Нет его больше — он казнён. Но последние слова отца моего я, его дочь, помню. Он сказал: «Найди Возвращающего Надежду!» Вот он, Возвращающий Надежду, перед вами!

— Хорошо, — примирительно сказал красивый бородач, тот самый подмастерье, который судил Одиго. — Мы знаем и его, и тебя, дочка. Пусть думает о нас обо всех. Близится вечер. Ночью не воюют. Но к утру он должен найти выход, не так ли?

— Так! — согласились все. Митинг был окончен.

Одиго устало поплёлся в лачугу, где лежал Клод. Его перевязал врач и принесли сюда, за баррикаду, швейцарцы губернатора.

— Что-то темно в глазах, брат, — сказал ткач. — Положи мою голову к себе на колени.

Бернар исполнил это. Неподвижные глаза умирающего строго смотрели ему в лицо.

— Совсем я плох, — сказал ткач. — Никуда не гожусь. Эх, не по-свойски, брат, поступил я с тобой!

— Забудь это, — сказал Бернар. — Я беру твою дружбу, вражду и любовь в далёкий путь. Отдыхай, брат. День на исходе. Тебе не слишком тяжело?

— Мы похожи… — прошептал ткач, силясь улыбнуться. — Как знать бедному человеку, кто ему друг? В юности-то всех за друзей принимаешь, а потом… Возвращающий Надежду! Теперь тебя будут звать не сеньором, а этим именем, брат. Дай руку, мне плохо.

И Одиго сжимал его единственную руку в своих, пока он не умер.

29

Наступил чудесный апрельский вечер, прекрасный в своей мирной задумчивости. И даже на Рене снизошло некое умиротворение. Довольный результатами дня, он отпустил всех солдат, кроме оцепивших рынок патрульных, — отпустил в лагерь, в северо-восточную часть города, у самой дамбы. Там, в низменной долине, больше чувствовался влажный воздух побережья — море было за стеной, там был городской парк, виллы буржуа и зелёные виноградники, там же разбили свои палатки войска короны. Теперь солдаты бражничали в компании весёлых девушек и рассказывали про испанскую войну. А Рене всё торчал на площади, косился на баррикаду и раздумывал, нельзя ли сделать ещё какое-нибудь доброе дело для ближних. Например, подвезти пушки, чтобы долго не мучить осаждённых…

— Эти псы шелудивые, — добродушно ворчал Рене, — вряд ли придумали всё сами. Да, он наверняка у них. Это так же верно, как то, что у них не осталось пуль. Я раздавлю их завтра как клопов. Хорошо бы при этом выручить моего мальчугана!

И он уехал, решив прислать к восставшим попа для исповеди раненых, причащения умирающих и утешения кающихся, а заодно и с секретным заданием выяснить, где Бернар Одиго.

И вот за баррикаду со святыми дарами явился Жан де Фетт. Ему удалось собрать крестьян на общую молитву. Став на колени, мужики громогласно, со слезами каялись в грехах и смиренно повторяли: «Аминь!», но сложить оружие отказались.

Когда Жан де Фетт стал настаивать, ему ответили:

— Мы было и хотели сдаться… А известно ли тебе, святой отец, сколько наших уже колесовано, четвертовано и замучено иными способами? Сеньор Рене настоящий воин, он не стал пачкать рук в крови безоружных. Зато граф де Шамбор — проклятие ему, бессовестному и бесчестному человеку! — разрешил дворянам нагнать отпущенных за ворота арендаторов. И многих изрубили в куски и развесили потом их по сучьям деревьев.

И Жан де Фетт смутился, ибо знал, что всё это святая правда.

Где Одиго и здесь ли он вообще, этого Жану де Фетт при всём его старании узнать не удалось. Так охраняли в народе убежище Возвращающего Надежду.

* * *

Убежище это было неподалёку. Бернар Одиго сидел за столом у очага в обществе каменщика-судьи, Эсперансы и самого хозяина таверны «Берег надежды».

— Берег надежды… — бормотал Одиго. Он непомерно устал, и ему казалось, что он мальчик, сидит здесь с Рене и слушает легенду о затонувшем якоре. — План мне! План города и окрестностей! Найдите его где хотите, но чтоб был здесь!

И ударив ладонью по столу, он уронил голову на руки.

— Не будите его, — нежно сказала Эсперанса.

Она осторожно погладила склонённую светлую голову и оглянулась на остальных так, точно спрашивала: «Не правда ли, теперь мне это позволено?»

— Где, в самом деле, найти такую вещь?

Трактирщик таинственно приблизил к ним лицо.

— У меня есть брат, — зашептал он, с опаской оглядываясь. — Так-то он неплохой малый, но в смысле занятий… вы понимаете?

— Бандит, что ли? — презрительно сказал каменщик Франсуа Латар. — Эка невидаль! Тащи его сюда!

— Нет, он не бандит, — оскорблённо сказал дядя Пьер. — С такими я не вожусь. В смысле наружности он тоже не того… вы понимаете?