Слуги вынесли из дворца несколько кресел. Преодолевая боль, Силонос, с неожиданной легкостью, приподнялся и сел на одно из них. Филон занял другое.
Не торопясь, рассказал всё, что произошло с колонной иудеев и его отрядом. Однако когда он довел свой рассказ до того момента, когда рав Нафтали сообщил ему, что наёмники Манитея, мосинойки и отряд парфян устроили засаду в Каппадокии у переправы через реку Ириду, Силонос прервал Филона резким вопросом:
– Именно в этот момент ты и оставил колонну без охраны и примчался сюда?
– Да…, – неуверенно возразил Филон. – Нафтали, а с ним и Шауль, поддержали моё решение. Священнослужитель даже благословил меня, сказав, что, спасая жизнь хоть одного хорошего человека, ты спасаешь целый мир…
Силонос, стиснув зубы, молчал.
– Иудеи, хотя и варвары, но умные люди, – пытался оправдаться Филон, – у них организовала самооборона во главе с храбрым юношей – Гидеоном. Ты его знаешь. Они выставили около двухсот воинов, и еще отряд Шауля, не менее шестидесяти.
– И ты думаешь, что две сотни, почти не вооруженных бывших жителей Дура-Европоса и полсотни конников храброго Шауля, смогут защитить колонну от тысяч полудиких мосинойков и крупного отряда парфянской конницы?
Филон молчал в полной растерянности. Затем решительно встал.
– Ты прав, командующий! – Я дважды нарушил правила чести офицера – один, когда решил возвратиться в Александрию, чем нарушил твой приказ. Второй, когда обрек колонну, дружественных нам людей на полное уничтожение.
– Я знаю, как мне поступить! – мрачно заключил он. Сорвал со своих доспехов и со шлема знаки отличия командира фаланги и молниеносно вынул из ножен короткий меч. Но не успел вонзить его в свое сердце.
С еще большей быстротой Силонос остановил его:
– Быстрый суд – не всегда праведный суд! – со злостью продолжал: – Возвратившись, ты спас командующего и уничтожил главного предателя! О иудеях ты сказал, что они умные люди, а умные люди, зная о грозящей им гибели, не обязательно пойдут дорогой, известной врагу.
Мы должны поторопиться – наше время истекло!
– Коня! – потребовал Силонос, и, превозмогая боль, поднялся в седло. Отряд помчался к крепостным стенам.
Силонос решил, прежде всего, проверить готовность города к обороне. Но вместо привычных команд и длинной шеренги солдат, готовых к отражению парфян, он увидел запустение. Крепостные башни так же были безлюдны. Лишь несколько солдат, возились у катапульт – они резали толстые кожаные ремни, обеспечивавшие метание каменных ядер, и делали из них военные доспехи.
Увидев приближающегося командующего и сопровождавших его конников, замерли в полной растерянности. Но вопреки их опасениям, что им тут же отрубят головы, командующий подозвал одного из них.
Силонос узнал его – то был храбрый воин-наемник из Афин.
– Что произошло? – как можно спокойнее, даже с некоторым сочувствием, спросил Силонос.
– Вчера утром здесь был Манитей, – безразлично сказал афинянин, – он прочитал нам приказ, присланный Лисием из Иудеи. В приказе говорилось об отмене твоего назначения комендантом Александрии и командующим армией.
– Ты объявлен предателем. По этой причине, – угрюмо продолжал старый воин, – мы не пришли к тебе на помощь, когда люди Манитея напали на дворец и перебили охрану. Потом Манитей распустил все сформированные тобой части, сказал, что больше не заплатит ни лепты. В казне нет денег. Всю казну под предлогом закупки оружия и военных доспехов ты отдал иудеям.
Силонос молчал, с трудом осмысливая услышанное.
И тогда не выдержал Филон. Он ударил солдата по лицу плоской стороной меча, что было принятым наказанием и исключало казнь.
– Как мог ты, бывалый воин, пасть так низко и поверить лжи? Не ты ли прошел с нами тяжелый путь от Эллады до Дура-Европоса и Александрии?
– Я это понял слишком поздно, – сокрушенно ответил афинянин, – я это понял, когда Манитей распустил армию и сказал, что через два восхода солнца город будет сдан принцу Арсаку и тот будет хорошо платить наёмникам.
– Так кто же предатель? – зло спросил Филон.
Вместо ответа, афинянин склонил голову. Сказал: " Амфора разбилась и вино пролилось". С сожалением посмотрел на Силоноса.
– Если можешь, командующий, прости!