Возвращение

Сумерки в горах наступают быстро. Появились первые вечерние звезды.

Затихли голоса многочисленных птиц, тем не менее, Бен-Цур был уверен, что где-то совсем неподалеку слышит тяжелые взмахи могучих крыльев, оставшегося на свободе орла.

Пройдя без отдыха несколько десятков стадий, по еле уловимому запаху дыма, почувствовал, что приближается к дому. Вскоре увидел зажженные факелы. Около них в напряженном ожидании стояли Шифра, Эста и прижавшийся к ней Элька.

Увидев их издалека, Бен-Цур замедлил шаг, передохнул, но не столько из-за усталости, сколько из-за охватившего его волнения. Он любил этих людей, и это чувство непрерывно крепло.

Ему есть, для кого жить! И он считал, что столь неожиданный успех его охоты – это дар Всевышнего ему и этим людям, ставшим смыслом его жизни.

Первым, кто увидел Бен-Цура, была Шифра, точнее она не увидела, но почувствовала, что он где-то рядом. Схватила факел и пошла ему навстречу. Попыталась взять из его рук теленка лани. Но он, выразительно взглянул на её явно обозначившийся живот, замотал головой.

Бен-Цур внес в дом свою ношу. Бережно опустил раненого детёныша лани. Остальной груз положил на пол.

Шифра бросила тревожный взгляд на его охотничий хитон, измазанный кровью, но, увидев, что это кровь раненых животных, успокоилась и метнулась на кухню. Принесла кувшин воды, настоянной на листьях мяты, поставила перед Бен-Цуром.

Выложила горку свежеиспеченных ячменных лепешек с финиковым медом. И только тогда занялась раненым теленком и сломанным крылом могучей птицы.

Шифра не стала ждать разъяснений Бен-Цура, бегло осмотрела крыло, принесла со двора охапку полукруглых желобков – осколков керамических трубок. Выбрав два из них, примерила к ране. Очистила её от перьев и налипших листьев, смазала бальзамом и плотно, с двух сторон, обняла перелом. Затем тщательно обвязала тонким и прочным льняным шнурком. Крыло сразу же выпрямилось, и птица даже попыталась взмахнуть им.

– Еще рано! – со всей серьезностью сказал Бен-Цур, обращаясь к птице, и вновь плотно обтянул мешком её крылья. Вопросительно взглянул на Шифру.

– Если птице повезет, – ответила Шифра, – через две субботы, она сможет лететь к своим птенцам. Еды же здесь хватит и для неё, – и Шифра прикоснусь к лани, занимавшей больше половины сушильного помещения мастерских. С благодарностью посмотрела на Бен-Цура, – затем, краснея, добавила, – Не все орлы любят пестионы. Есть и такие, что не могут без мяса.

Элька меж тем, гладил маленькую лань. Эста принесла кружку молока, и научила Эльку макать в него тряпицу и давать детёнышу лани. Сама же выстригала небольшими медными ножницами шерсть вокруг ранок лани и смазывала мазью из листьев подорожника. Изредка теленок издавал жалобное блеяние: М-и-и! И тогда Элька безапелляционно заявил, что это имя маленькой лани!

– Какое же это имя? – с сомнением сказала Эста.

– М-и-ика! – упрямо ответил Элька. В точности повторив голос лани. Слышавшие эту дискуссию Шифра и Бен-Цур громко расхохотались, и тогда Эста сдалась: М-и-ика, так М-и-ика.

Постепенно детеныш лани успокоился и, к восторгу Эльки, начал жадно сосать обильно смоченную молоком тряпицу. Мальчишка настолько увлекся кормлением маленькой лани, что выпустил из рук и забыл о своем сверкающем шлеме, с которым не разлучался.

– М-и-ика любит молоко, точно так же, как жеребята у деда Ахава, – бесхитростно сказал Элька, чем вызвал грустную улыбку Эсты.

– Да, – именно так учила прикармливать жеребят незабвенная бабушка Сарра, когда из конюшен уводили кобылиц.