Возвращение

Первой его мыслью было – сеньора Рамирес узнала, что он здесь и привезла вести о Мерседес.

– Приехала проведать Антонио, – ответила Конча.

– Антонио! Он что, здесь?

Голова женщины поникла. Ответить она была не в силах, но бегущие по лицу слезы говорили сами за себя.

Они постояли недолго. Хавьер чувствовал себя неловко. Ему хотелось обнять сеньору Рамирес, как родную мать, но такой жест выглядел бы неуместным. Жаль, что ему нечем ее утешить!

Начало темнеть. Конча знала, что ей скоро придется покинуть это место. Она должна была успеть до наступления темноты. Уняв слезы, она наконец заговорила. Перед отъездом ей необходимо было кое-что сделать.

– Наверно, ты не знаешь, где его похоронили. Мне бы сходить на могилку, пока я здесь, – сказала она, держась из последних сил.

Хавьер взял ее под руку и мягко повел к кладбищу, разбитому в нескольких сотнях метров за бараками. На расчищенном от деревьев участке сразу было видно, где землю недавно потревожили: почва была вспучена, точно на пашне. Они подошли поближе. Конча несколько минут постояла там, закрыв глаза и прошелестев одними губами молитву. Хавьер хранил молчание: он сообразил, что Антонио, судя по всему, хоронили в его смену. Даже звук его дыхания казался каким-то грубым вторжением.

Наконец Конча подняла глаза.

– Мне пора, – решительно объявила она.

Хавьер снова взял ее под руку. По пути к воротам им встретилось немало рабочих, которые кидали на него недоуменные взгляды. Хавьера мучил один вопрос, и он не мог отпустить сеньору Рамирес, не задав его.

– Мерседес…

За последний час Конча и думать о дочери забыла, но она понимала, что рано или поздно ей придется сказать Хавьеру, что Мерседес отправилась на его поиски и так и не вернулась.

– Не могу тебя обманывать, – сказала она, взяв его руку. – Но если получим от нее весточку, я тут же тебе напишу.

Теперь уже Хавьер не мог найти слов.

Когда за ее спиной с лязгом закрылись ворота, женщину передернуло. Запахнув пальто поплотнее, она поспешила прочь. Несмотря на то что там был похоронен ее сын, ей хотелось убраться из этого места как можно скорее.

Однажды над горной вершиной в небо на высоту в сто пятьдесят метров вздымется огромный крест, величественный, надменный и победоносный. У его основания расположат фигуры коленопреклоненных святых, а прямо под ним будет находиться усыпальница Франко. В некоторые дни его длинная тень будет касаться леска, где в безымянной могиле лежит тело Антонио.

Часть 3

Глава 35

Гранада, 2001 год

Длинные тени успели накрыть площадь перед «Эль Баррил», когда смолкли последние слова Мигеля. Соня уже и забыла, где находится. Она была поражена тем, что он ей рассказал.

– И как все это только могло выпасть на долю одной-единственной семьи?

– Почему же одной? – возразил Мигель. – Рамиресы не были исключением. Отнюдь нет. Пострадала каждая республиканская семья.

Мигель, похоже, порядком устал, но рассказ не прерывал. Теперь Соня взглянула на это место другими глазами. Казалось, там до сих пор витала грусть от случившегося с хозяевами кафе.

Старик проговорил уже несколько часов, но кое-что в его истории все еще оставалось недосказанным. То, что Соню интересовало больше всего.

– Так как же все обернулось для Мерседес? – полюбопытствовала она.

Снимки танцовщицы на стене над их головами служили постоянным напоминанием настоящей цели ее визита.

– Мерседес? – рассеянно переспросил он. И Соня на мгновение забеспокоилась. Вдруг этот милый старик забыл героиню своего рассказа. – Мерседес… да. Ну конечно. Мерседес… Что ж, долгое время о ней ничего не было известно; писем она не писала, чтобы не бросать тень на семью: девушка подозревала, что мать и так вызывает достаточно подозрений, не хватало еще обвинений в том, что дочь у нее – роха.

– Получается, она выжила? – опять приободрилась Соня.

– О да, – с задором ответил Мигель. – По прошествии времени, когда стало поспокойнее, она стала писать Конче сюда, в «Эль Баррил».

Мигель принялся рыться в ящичке у кассы.

Сердце Сони бешено заколотилось.

– Они где-то здесь, – пояснил он.

Соня задрожала. Она увидела у него в руке аккуратно перевязанную пачку писем, написанных девушкой, чьи снимки не выходили у нее из головы.

– Хотите, я зачитаю вам некоторые их них? Они на испанском.

Старик подошел и сел на стул рядом с ней.

– Да, пожалуйста, – тихо попросила она, не отводя глаз от потрепанных, пожелтевших от времени конвертов, которые он держал в руке.

Старик осторожно вынул десяток страниц тонкой почтовой бумаги из верхнего конверта – письма в пачке были сложены по датам – и расправил их. Письмо датировалось 1941 годом.

Почерк оказался незнакомым. Соня никогда не видела, чтобы мама писала от руки, из-за болезни ей это давалось с трудом; по ее воспоминаниям, Мэри всегда пользовалась печатной машинкой.

Буквы, выведенные на обеих сторонах листа, просвечивали насквозь, что несколько усложняло чтение. Старик расстарался: сначала зачитывал каждое предложение по-испански, потом переводил его на немного старомодный английский.

Дорогая мама!