Возвращение Амура

– Здравия желаю, ваше превосходительство!

– Что у тебя за дело такое срочное?

– Первое: в Усть-Стрелку лодки приходили. Китайские, для торговлишки обменной. Ну, обмен – дело обычное, каждой весной бывает, а ноне разговорился я с толмачом ихним, выпили хорошо, он и скажи мне по секрету: жизня, грит, мирная кончается, Китай войско собирает, русские, грит, будут Амур воевать. А я ему: ежли, мол, сами не полезете, никакой войны не будет.

– Молодец, сотник: преотменно сказано! А ты чего такой мокрый? Под ливень попал? Иван, ему бы водки стакан – от простуды.

– Уже принял, Николай Николаевич.

– Ну, тогда ладно. А дальше – что?

– На том мы с толмачом и разошлись. А я прослышал, что ваше превосходительство Забайкалье объезжает, и решился сам доложить. А тут через Нерчинск еду, глядь – и второе дело образовалось. Плот сладили там по заказу чужеземца аглицкого, и собрался тот чужеземец с женкой своей по Амуру сплавиться…

Это известие генерала прямо подбросило:

– Кто разрешил?!

– Мне это не ведомо, ваше превосходительство, – развел руками сотник.

– Помилуйте, какова наглость!.. – Генерал забегал по комнате, награждая англичан не самыми лестными эпитетами. Ему не хватило пространства между кроватью, столом и шкапом для одежды: он зацепил ногой стул, уронил его – Вагранов бросился поднимать – и, наконец, тяжело и с разгону уселся, можно сказать плюхнулся, на кровать.

– А с чего ты, Кирик Афанасьевич, взял, что чужеземец из Англии? – спросил Вагранов, задвинув стул сиденьем под стол – подальше от греха.

– А он и не скрывает. Камни, грит, рудные станет искать…

– Геолог, значит?! Замечательно! – Муравьев снова вскочил, намереваясь совершить очередную пробежку, но взглянул на стул и сел на место. – Помнишь, Иван, я еще на Кавказе говорил, что это Англия нам козни строит, она – главный враг России. Вот и до Амура добралась! Кто же этот англичанин? Хилл? – спросил он сотника.

– Виноват, ваше превосходительство, мне говорили, да я запамятовал, – Богданов понурил голову и опустил широченные плечи.

– Нет, Николай Николаевич, Хилл собирался в Якутск, – размыслил вслух Вагранов. – Это, скорее, Остин.

– Во, во, Остин! – обрадовался сотник. – Рычар его кличут.

– Да, Ричард. О нем ротмистр Недзвецкий говорил, да и я его с женой на улице видел. Помните, сказывал вам, Николай Николаевич?

Муравьев кивнул:

– Помню. Да и не в фамилии дело. Представляете, что может быть, если этот фальшивый геолог пройдет до устья Амура да еще кроки нарисует? Там же его наверняка ждут! Получат кроки, поставят свой флаг и объявят Амур английским владением. – Генерал в волнении стукнул кулаками по коленям. – И не вспомнят, скот-ты, что Василий Поярков и Ерофей Хабаров еще двести лет назад весь Амур под российскую корону привели. Полвека казаки в Албазине стояли, пока царь не приказал уйти, но вот уж англичане-то оттуда никогда не уйдут! А ведь кто владеет Амуром, тот владеет Сибирью! – Муравьев призадумался, потом решительно сказал: – Вот что, Иван Васильич! Скачи-ка ты, братец, аллюром в Нерчинск. Надо этого геолога опередить! Делай что хочешь, но англичанина с женой, живых или мертвых, доставь в Иркутск. Сотника возьми с собой.

– Да мы ему покажем кузькину мать! – Богданов поднял кулак размером чуть поменьше муравьевской головы. Вагранов прикрыл его ладонью:

– Вот этого не надо. Доставим в Иркутск в целости и сохранности и пусть едут обратно. Или в тот же Китай, там тоже найдется что посмотреть. Еще спасибо нам скажут. Так, Николай Николаевич?

– Так, Иван, так… Надо выиграть время. Мы сможем заняться устьем Амура только следующей весной, когда Невельской Геннадий Иванович, друг мой, единомышленник, придет в Камчатку, в Петропавловск. – Взгляд Муравьева уплыл в сторону, затуманился воспоминанием. – Он еще, поди-ка, из Петербурга не вышел, однако пора просить его величество о разрешении на обследование устья Амура. Бумаги как раз ко времени вернутся. Как все-таки хорошо, что я могу писать императору напрямую, минуя всяческие чиновничьи рогатки.

4

Муравьев был прав: Невельской в плавание еще не вышел. Но подготовкой его занимался каждый день с раннего утра до позднего вечера – насколько позволяло рабочее время лиц и ведомств, с которыми приходилось содействовать в этом многотрудном процессе. Своим же рабочим временем он почитал двадцать два часа в сутки, поневоле отдавая оставшиеся два необходимому отдыху и сну.

Сложности и препятствия возникали на каждом шагу.