Сам Владимир Николаевич был сослуживцем Николая Николаевича по Польской кампании и службе на Кавказе: они вместе были адъютантами Евгения Александровича Головина и в те поры жили дружно и независтливо. Зарин был на пять или семь лет старше Муравьева, но, дослужившись до полковника, вышел в отставку, и только просьба генерал-губернатора и рекомендация Головина подвигли министра Перовского на ходатайство перед императором о новом назначении Зарина. Первопричинами же просьбы Муравьева были исключительная честность и порядочность Владимира Николаевича. А Перовский оценил хладнокровие и спокойный характер будущего губернатора, что могло уравновешивать опасные, по его мнению, пылкость и горячность Николая Николаевича. Тем более что от Евгения Александровича ему было известно, как внимателен бывал Муравьев к суждениям старшего товарища.
Кроме новоприбывших и, естественно, хозяев, к которым все уже давно относили и Элизу Христиани, за столом располагались Вася Муравьев, Вагранов, Корсаков, Струве, Мазарович и доктор Юлий Иванович Штубендорф.
Вася был бледен, но бодро улыбался. Дорогу от Читы он выдержал стоически, сидя в бричке Стадлера, только время от времени просил не обращаться с ним, как с красной девицей, проявляя «неумеренную заботу». На что Николай Николаевич неизменно отвечал, что лично в ответе за него перед Михаилом Николаевичем и как старший по званию и должности требует беспрекословного подчинения. Обложенный подушками Вася ворчал, но вынужден был смиряться. По возвращении его немедленно осмотрел Юлий Иванович, подтвердивший диагноз Персина и назначивший для немедленного применения народное средство – отвар сухих цветов боярышника и чай из его ягод, благо и то и другое имелось в арсенале опытного врача. И, надо сказать, средство подействовало весьма быстро: щемящие сердечные боли прекратились уже к ужину, и Вася тихо радовался облегчению.
Вагранов успел доложить генерал-губернатору об успешном задержании Остина и его супруги и доставке их в Иркутск.
– Вот их бумаги, – положил он на стол папку с документами. – Обратите внимание, Николай Николаевич, кто подписал разрешение на сплав.
Муравьев открыл папку и вгляделся в подпись:
– Синюков? С чего бы такая смелость?
– А там дальше – рекомендация Азиатского департамента за подписью господина Сенявина. Отсюда и смелость.
– Да, верно. Выходит, выслать их не в моей власти?
– Ну, документы-то у них утонули… Как бы утонули. А, кроме того, госпожа Хелен Остин – ваша старая знакомая. Еще по Кавказу.
– Вот как?!
– Да, это ваша бедная Алиша. Английская разведка.
– Она тебя узнала?
– Разумеется.
Муравьев неопределенно хмыкнул, побарабанил пальцами по столу и хитро прищурился:
– Значит, так. Неизвестные иностранцы, без специальных документов, проникли на пограничную территорию с целью спровоцировать конфликт между Россией и Китайской империей. Как в таких случаях поступают в цивилизованных государствах в середине гуманного девятнадцатого столетия?
Ваганов неопределенно пожал плечами. Генерал закрыл и прихлопнул ладонью папку с бумагами:
– Соответственно – гуманно. То есть не отрубают головы, не сажают пожизненно в темницу, а отправляют на родину с запретом появляться вновь. Так и поступим. – И засмеялся, весьма довольный.
Сейчас, за столом, генерал вспомнил об этом разговоре и наклонился к Ваганову, сидевшему с Элизой по правую сторону:
– Иван Васильевич, ты передал распоряжение об англичанах?
– Так точно, Николай Николаевич. Уже выехали, под строгим полицейским надзором.
– Возмущались? Грозились жаловаться?
– По-русски – нет. А по-английски – не знаю.
– Хватит о делах, – тронула генерала за руку Екатерина Николаевна. После того как она поплакала на груди мужа по поводу утраты ребенка и услышала в ответ слова утешения и заверения, что это не последняя беременность, сказанные нежным шепотом, душа ее успокоилась, и сейчас Катрин была тихо счастлива. – Погляди, Николя, как Иван Семенович, – сказала она вполголоса, слегка кивнув подбородком на Мазаровича, сидевшего напротив сестер Ельчаниновых, – не сводит глаз с Катеньки.
Муравьев улыбнулся и ответил так же: