Крещение прошло почти идеально. Марья с Финистом по очереди передавали друг другу малышей, старательно пряча улыбки, когда Олег, уже вынутый из купели, вытертый и закутанный, громко пукнул на руках у крёстного. Улыбнулись все, даже Лика с Иваном.
Ольга предложила перенести крещение, подождать ещё пару месяцев. Но Марья настояла крестить сейчас, пока стоит такое чудесное лето и можно спокойно добраться до Волхова хоть землёй, хоть водой. Незачем ещё откладывать, полгода уже прошло.
И Гвидон, и Финист, и все прочие были согласны с Марьей, но Ольга всё равно сомневалась. Во-первых, почему Волхов? Почему не крестить дома? Конечно, в Волхове престижнее, конечно, к Марье с большей охотой поедут высокие гости на крестины скаль-грайских наследников, но всё равно это как-то… не по-людски, что ли. А во-вторых…
А во-вторых, Волхов, по идее, должен был ещё пребывать в трауре. Полгода назад Марья похоронила мужа, и ей должно было быть сейчас не до праздников. Можно было бы ограничиться скромной церемонией во дворце Скального Грая, а не устраивать всенародные торжества, которые угнетающе подействовали бы на Лику с Иваном.
Ольге было немного совестно перед детьми покойного Василия, но они нормально её приняли. Ей даже не пришлось извиняться и оправдываться, что это не она, это всё Марья. Они как будто уже отошли от похорон и с интересом поглядывали на двух карапузов, ползавших по Белой столовой и просившихся на ручки то к матери, то к отцу.
К Марье на руки они не шли. К незнакомой тёте малыши Скаль-Грайские привыкали дня два-три, прежде чем она смогла их удерживать у себя на руках хотя бы несколько минут. К Финисту они уже лазали на коленки, радостно сопя и вызывая у Марьи лёгкую ревность. Конечно, ей следовало познакомиться с племянниками гораздо раньше, как только Ольга родила. Но кто бы мог подумать, что именно в это время Василий сляжет и ей на плечи упадёт всё это – и умирающий муж, и дети, и царство, и борьба за власть, и…
И, слава Богу, что всё наконец закончилось, и она может спокойно знакомиться, тискать и целовать своих славных племянников, которые пару часов назад стали её крёстными детьми, а сейчас дремали в кроватках, устав за этот суматошный день с обилием солнца, красок, звуков, знакомых и незнакомых рук, улыбок, поцелуев и много чего ещё. Финист только что вышел, и они в комнате остались с Ольгой вдвоём.
Марья склонилась над кроваткой Яны, безотчётно улыбаясь. Она вспомнила Василису, вспомнила, как все говорили, что она больше в тётку, чем в маму. Она уговаривала себя не обманываться, но и Салтан уже сказал, и Финист заметил, и даже Коломна, что тёмненькая Яна тоже больше похожа на неё, чем на Ольгу. Непонятно с чего, но это доставляло Марье странную тщеславную радость, словно она тоже каким-то образом причастна к этим детишкам.
Ольга неслышно подошла сзади, тяжело обняла, положила подбородок на плечо.
– Устала? – прошептала Марья, не отрывая взгляда от девочки.
– Не то слово! – тихо пожаловалась Ольга. – Я сегодня пару часов только и поспала. Ноги уже не держат.
– Садись! – Марья подвела сестру к кушетке у окна, легонько пихнула на подушки и сняла с неё туфли. Ольга вытянула ноги, с трудом сдержав блаженный стон.
– Маш, помнишь, как раньше? Можешь мне сделать опять? Пожалуйста!
Марья усмехнулась.
– Давай уж, страдалица.
Она взяла узкую ступню сестры и стала осторожно массировать. Ольга закрыла глаза и прикусила губу, уплывая в блаженство тишины и покоя, почти позабытые ею за этот год. Её до сих пор, кажется, так толком и не отпустил страх за младенцев; она боялась их выпустить из рук и из вида больше, чем на несколько минут, вскакивала посмотреть, как они, даже по ночам, без особой надобности, и только сейчас, в комнате с Марьей, почувствовала, что может расслабиться и ни о чём не думать. Хотя бы несколько минут.
Массаж Марья делала отменно, и Ольга блаженствовала, чувствуя, как уходит усталость из гудевших ног, сменяясь лёгкой расслабленностью. Надо признать: Марья была права, настояв на крещении здесь и сейчас. Здесь они были в гостях, о них заботились, взяв на себя все хлопоты по устройству и торжествам. Доведись ей принимать гостей в Скальном Грае, не отрываясь от детей, она бы, наверное, не выдержала, сорвалась бы где-нибудь и самой бы потом было стыдно. Хорошо, что Марья всё взяла на себя.
Она приоткрыла глаза, посмотрела на задумчиво-сосредоточенное, с лёгкой мечтательной улыбкой лицо сестры и только сейчас вдруг заметила её новую стрижку. Марья стала стричься короче. Она перестала заплетать волосы в косу; теперь они, гладко расчёсанные, чуть подвитые кончиками внутрь, лишь прикрывали шею, не доходя до плеч.
– Когда ты сменила причёску? – спросила Ольга.
– Что? – Марья встряхнулась, выходя из задумчивости. – А, это. Да… давно уже… Года три как, наверное…
– Да нет, – засомневалась Ольга. – Я же помню тебя на свадьбе, ты же была ещё со своей… этой…
Марья тихо засмеялась.
– Оля, ты на свадьбе была настолько взволнована, что вряд ли что-то помнишь.