Возвращение Черного Еретика (СИ)

Другими словами — одна большая проблема. Головная боль Тадеуша во плоти; посоревноваться с ним мог бы, пожалуй, лишь небезызвестный Вэриан. Двое мужчин, отчасти виновных в том, что его прошлую жизнь перечеркнул жирный чёрный маркер; две ниточки, ведущие к Астори.

Королева глубоко влезла в опасную авантюру с получением подданства и освобождением отца, и хуже всего, что в этом замешан Вэриан. Проклятый брат Вивьена Мо. Тадеуш готов кусать себе локти от мысли, что сам свёл Астори и с Вэрианом, и с отцом. Понесла его нелёгкая тогда в бар… и кто просил его выполнять поручение королевы, сказал бы, что не справился, ведь как чувствовал, что ничего путного из этой затеи не выйдет…

Тадеуш переминается с ноги на ногу. В последнее время он только тем и занят, что подчищает за Астори и исправляет ошибки, сделанные королевой. При его вопиющем попустительстве, разумеется. Недавно он вернулся со слёта Большой Двадцатки, который проходил в столице Матугала, Бонлиссе: там он обстоятельно поговорил с Микласом Вреттом, Вивьеном Мо и уверил их, пустив в ход всё своё обаяние и красноречие, что дела в Эглерте идут отлично и чрезвычайное положение на Севере отменят в будущем году, если не раньше. Сразу по приезде он встретился с официальной делегацией северян, дал несколько интервью, провёл пресс-конференцию и выиграл пять или шесть раундов дебатов в Совете, так что сейчас Тадеуш ощущает себя выжатой половой тряпкой. Он убедил Астори, что необходимо запретить полицейским использовать резиновые пули и слезоточивый газ, если понадобится усмирять волнения на Севере — а это, конечно, делать придётся. Она согласилась. Тут уж неважно, почему, главное, согласилась, хоть и не с первого раза.

В их отношения с Вэрианом, какой бы характер они не носили, Тадеуш лезть не стал, хотя очень хотелось. Довольно. Это не его дело. Но с отцом он счёл нужным побеседовать.

Накипело.

И теперь он здесь, в Аштоне, чтобы встретиться с человеком, чьё имя тенью нависает над Тадеушем уже четыре года.

Тадеуш распахивает дверь и вступает в комнату для свиданий; Гермион едва заметно вздрагивает и поднимает на него вопросительный спокойный взгляд, не поднимаясь с места. Тадеуш останавливается. Смотрит на него оценивающе. Пытается разглядеть в его лице лицо Астори, решительное, точёное, с твёрдыми округлыми линиями — не может. Здесь одни жёсткие и скупые углы. Что она в нём нашла? Чем её так околдовал этот старик, что она рвётся к нему, по привычке сметая всё на своём пути: привязанности, доводы рассудка. законы…

— День добрый, господин Лун, — здоровается Тадеуш и усаживается напротив Гермиона. Тот почему-то слегка усмехается.

— Добрый, господин Бартон.

Они неловко молчат. Тадеуш начинает думать, что, возможно, ему вовсе не стоило приезжать. Что он хотел сказать Гермиону? Что хотел услышать в ответ? Или просто желал увидеть того, кто однажды стал Астори дороже собственного премьера, кто бросил её в детстве и тем не менее почти вытеснил из её сердца Тадеуша?

Что ж, всё, что остаётся теперь, — сделать глупость и поговорить честно.

— Оставьте Астори в покое, — произносит Тадеуш, опёршись локтями на стол. Гермион склоняет голову набок — треклятое знакомое движение, до одури любимое и до чёртиков ненавистное — и улыбается. Мягко так. Без издёвки.

Какого, спрашивается…

— Это она вас отправила?

— Нет, я сам, — резковато говорит Тадеуш. — И я настоятельно прошу вас, господин Лун, не докучать более Её Величеству…

Гермион снисходительно оглядывает его и подаётся вперёд.

— Бартон… значит, ты тот самый мальчишка, который разбил сердце моей дочери?

От неожиданности Тадеуш попёрхивается словами и конвульсивно сглатывает, едва не зайдясь в сиплом прогорклом кашле. Он стучит себя по груди. Старается скрыть замешательство.

— Что?

— Ты хотя бы видел, что сделал с ней? — продолжает наступление Гермион методично и неизбежно, как горная лавина. — Она раздавлена. Уничтожена. И ты виновен в этом.

— Нет, — защищается Тадеуш. — Астори сама выбрала этот путь. Я просто не мог оставаться с ней после всего, что она…

Гермион устало качает седой головой.

— Она любит тебя.

Угловатые плечи Тадеуша прыгают: он проводит пальцем по линии рта и ломано усмехается.

— Они ни разу не сказала этого за семь лет.

— А сейчас — разве это не очевидно?

— Я уже не знаю, что очевидно, что нет. — Он сцепляет руки под столом. — Я давал ей бесконечное число шансов… год за годом… и всё впустую. Я шёл к ней, даже не будучи уверен, что она любит меня… О Мастер. Это было больно.

— Ей тоже больно сейчас, — возражает Гермион. — Это то, чего ты хотел? Чтобы она сгорела?

Тадеуш потупляет взгляд.

— Не этого.

— А чего тогда?

— Я не… не знаю. Я хотел быть свободным. Просто… дышать. — Он неосознанно касается горла. — Дышать.

Гермион откидывается на спинку стула.

— Вы оба такие дети… полюбили не тех и невовремя. И мучаетесь от этого.

— И что нам делать? — спрашивает Тадеуш, не слишком надеясь на ответ. Ну и пусть. Всё равно эта беседа с самого начала пошла наперекосяк.