Возвращение Черного Еретика (СИ)

Астори недоверчиво хмыкает и высвобождает руку. Отпивает из бокала.

— Да-а? Раз уж у нас с вами… такой формат разговора… то скажите мне, святая мать, отчего Единый Мастер так не любит третьи варианты?

Иарам вопросительно подаётся вперёд.

— О чём ты, дочь моя?

— Об этом вот всём. — Астори шмыгает носом и делает широкий неопределённый жест, который должен обозначать мироздание. — Ну то есть… о чёрт. У вас отличные коктейли, быстро ударяют в голову. Я о… о том, что мы должны выбирать всегда из двух.

— Кто — мы?

— Люди. Люди. Почему… кто придумал, что есть добро и зло и если ты не с одними, так с другими?

— Не я, — отзывается Иарам. — И не вы, судя по всему.

— Очевидно. — Астори зарывается пальцами во влажные кудрявые волосы. — Проклятье… я не считаю это справедливым. А если ты… если ты не хочешь выбирать? Разве нет третьей стороны, лучшей из возможных?

— Тогда всё было бы слишком просто, — возражает Иарам. — Третья сторона — это трусость. В конечном итоге, склонность к выбору заложена в человеческой душе. Существуют ли добро и зло в том виде, в котором их рисует наше воображение, или нет… не суть важно. Мы выбираем из тех категорий и величин, которые сами изобрели.

Астори откидывается на спинку стула и заносит ногу на ногу, потягивая коктейль.

— Звучит неубедительно. И глупо.

— Что именно, дочь моя?

— Ваша… концепция. Зачем человечеству выдумывать себе кнут и пряник?

По губам Иарам струится снисходительная улыбка.

— Я попробую объяснить… — Она отнимает у Астори бокал, берёт свой и расставляет их по краям стола. — Вот… Добро и зло. Два полюса. Два ориентира. Понимаешь, дочь моя, человек идёт во тьме, у него нет ни трости, ни поводыря… ему надо знать, от чего отталкивать и к чему стремиться, чтобы…

— Чтобы — что? — насмешливо перебивает Астори. — Быть хорошим? Или счастливым?

— Быть человеком, — вполголоса уточняет Иарам. — Дочь моя, быть человеком не значит быть хорошим или плохим, добрым или злым, счастливым или несчастным… быть человеком — значит уметь выбирать. Собирать себя как конструктор. Иметь право отказаться от того, что выбрал… и нести за это ответственность. Починить себя или сломать.

— Конструктор… — Астори нервно облизывается. — Именно. Человек не может быть полноценным, вымазанным только чёрной или белой краской… он идёт по тонкой границе между двумя полюсами. Если он свернёт туда или сюда… разве он по-прежнему будет человеком? В нас много разноцветных кирпичиков… мы ущербны и дефекты от рождения, наша вселенная ущербна и дефектна! Мы живём в мире неполноценностей, где из двух половин выбирается меньшая. Разве может здесь существовать Добро или Зло, возведённое в Абсолют?

Иарам подпирает кулаком щеку.

— Кто знает… не вы и не я. Я согласна с вашими словами о неполноценностях… но согласитесь, что наш мир — ещё и мир крайностей. Думаете, человеку достаточно середины? Достаточно считать себя всего лишь неплохим? Вам самой этого хватает?

Астори опускает голову. Иарам выдыхает и поднимается.

— Давайте я вам долью.

***

— Обыщите лес и рощу. Город. Окрестности. Нет, не желаю я слушать! — Тадеуш яростно барабанит пальцами по столу. — Повторяю в сотый раз: если королева не найдётся до рассвета, вы все потеряете свои должности. И меня не волнует, что у вас там… Чёрт подери! Поднимете на ноги армию — да, весь гарнизон! — полицию, МЧС, пожарных, спасателей… да кого угодно! Мне всё равно. Вы хоть понимаете, с кем говорите? Не прекращайте поиски. Да, даже если у вас гроза и штормовое предупреждение. Тем более, слышите! Соедините меня с шефом полиции. Я свяжусь с министром обороны, если не получу приятных новостей в ближайшие три часа, вам ясно? Так-то лучше. Соединяйте.

Тадеуш откладывает трубку и роняет лоб в ладони. Спать хочется зверски. Он несколько часов не отходит от телефона, борется с перебоями связи, пьёт кофе и извиняется перед Леа. В этот вечер у них ничего не получилось. Тадеуш думает о том, как там Астори одна, в грозу, ночью, и его трясёт от страха, гнева и досады. Время становится совсем поздним.

Кажется, этой ночью он так и не уснёт.

Леа виновато звенит ключами за спиной, и Тадеуш оборачивается, разлепляя сонные набухшие веки. Размыто улыбается.

— Прости, пожалуйста, я… работа, сама понимаешь.

— И ты прости. — Леа пожимает плечами. — Я, наверно, пойду. И это… Тед… может, нам, ну, как бы… расстаться, ну?

У Тадеуша нет сил удивляться или разочаровываться. Он лишь с трудом моргает. По напряжённым мускулам разливаются неожиданная горечь и облегчение.

— П-почему?

— Слушай, ну ты же сам… сам видишь… ты готов бросить всё и сорваться спасать её. Работаешь ночами. Звонишь. И это не в первый раз… Я не хочу быть запасной, понимаешь? Королевский премьер… он и есть королевский премьер. Извини. Давай останемся друзьями.

Тадеуш слабо улыбается — двигаются уши, собираются морщинки у воспалённых глаз — подзывает к себе Леа и мягко целует её в лоб.

— Конечно. Я оплачу тебе такси. Может, как-нибудь созво…

Пиликает телефон, Тадеуш торопливо охает и рывком поднимает трубку.

— Премьер-министр слушает. Вы шеф полиции? Да? Я просил соединить… да, именно…