На ней было голубое платье с нижними юбками из тафты, к которому она надела жемчужный гарнитур: ожерелье и серьги, что оставила ей в наследство мать. Это было то немногое, до чего не добрались цепкие лапки Валентины.
Софи надеялась, что хоть кто-нибудь наберется наконец смелости, чтобы подойти и прямо спросить, считает ли она себя невестой герцога Харлоу – теперь, когда все шло к тому, что он лишится титула: она по крайней мере похвалила бы смельчака, но все вокруг шарахались от нее как от чумной.
Днем после отъезда Хью Софи была вызвана в кабинет для беседы. Отец и мачеха усадили ее и принялись объяснять, что обдумывают варианты касательно ее замужества, что не хотят принимать поспешных решений – что бы это ни значило. Софи было ошеломлена. Почему, бога ради, они не разорвали помолвку сразу? Она не понимала, но спросить не решалась. Ей не нравился честолюбивый блеск в глазах мачехи. Софи предпочла удалиться в свою спальню, где поспешно написала письмо Филиппу и отправила доставить его одного из лакеев, чтобы его предостеречь. Явно что-то затевалось! Она не знала, как отнесется к ее сообщению Филипп; оставалось лишь надеяться, что сумеет обеспечить свою безопасность.
И вот Софи стояла в бальном зале у Ковингтонов, пила теплый лимонад и гадала, долго ли придется тут торчать, чтобы замолкли сплетники, утверждавшие, будто она струсит и сбежит, когда рядом с ней выросла высокая тень.
Она подняла глаза и увидела Филиппа в превосходно сшитом вечернем черном фраке с ослепительной белизны сорочкой, искусно повязанным шейным платком и прошитым серебром белым жилетом. Начищенные до блеска черные туфли завершали туалет. Он казался сошедшим с небес богом. От него пахло сандалом и – немного – мылом; от знакомого аромата у нее слабели ноги.
– Не желаете ли потанцевать? – спросил он исключительно любезным тоном.
Все эти годы она воскрешала в памяти его голос, а сейчас удивленно посмотрела на его обладателя.
На миг ей показалось, что время остановилось: что не было этих трех лет, не случилось того ужаса, что случился. Они были влюблены друг в друга и собирались танцевать, как когда-то. Однако теперь все было по-другому. И Филиппу, вероятно, не стоило сегодня сюда приезжать. Возможно, его жизнь в опасности.
– Вы полагаете, это разумно? – сумела она наконец ответить в надежде, что ее голос звучит достаточно беззаботно.
Филипп усмехнулся:
– С каких это пор для танцев нужен ум? Будь оно так, зал бы наполовину опустел.
Софи невольно улыбнулась. Он прав. Она надеялась, что у кого-нибудь все-таки хватит смелости с ней заговорить, но никак не ожидала, что это окажется Филипп. Кроме того, ей было ужасно любопытно, что он ей скажет во время танца: они вроде бы уже сказали друг другу все, что хотели.
– Наших сплетников хватит удар, если увидят, что мы танцуем, – усмехнулась Софи.
Филипп пожал плечами:
– Они и так на грани истерики. Давайте кинем им новую кость!
Его улыбка была такой заразительной, что Софи не смогла отказать и положила руку в длинной белой перчатке на его локоть в черном. Ее пронзила дрожь, когда она почувствовала исходящее от него тепло. Оставалось лишь надеяться, что он ничего не заметил. Филипп вывел ее в круг танцующих, обнял за талию и уверенно повел в вальсе.
– Простите, что из-за меня вы сделались объектом сплетен, – сказал он, не переставая улыбаться.
Софи посмотрела ему в глаза:
– Право же, ваша светлость, пора уже перестать просить прощения.
Как странно прозвучали эти слова: «ваша светлость»! С другой стороны, именовать так Хью вообще не лезло ни в какие ворота.
– Кажется, с тех пор, как вернулся, я только и делаю, что извиняюсь.
– Да, но довольно об этом. Почему вы пригласили меня на танец?
На лице Филиппа опять заиграла улыбка, от которой у нее заныло сердце.
– Ну, все очень просто: мне хотелось с вами танцевать.
Она старалась не подавать виду, какую радость доставил ей его ответ.
– Вы же знаете – теперь они получат новую пищу для сплетен.
– Не сомневаюсь, – согласился Филипп. – Но я почти всю жизнь поступал так, как того требовал этикет, а не так, как хотелось мне. Вот я и решил – с меня достаточно.
Софи улыбнулась уже смелее:
– Так это же замечательно!
– Вы полагаете? – Он склонился к ее уху и заговорщически прошептал: – Знаете, что бы я еще сделал, чтобы еще больше порадовать наших сплетников?
– Что? – спросила она также шепотом. Софи вдруг поняла, что впервые за многие месяцы – с тех пор как узнала о его смерти – вдруг почувствовала себя живой, ей было весело и легко.
Улыбка Филиппа сделалась совсем озорной.
– Вот если бы я вывел вас отсюда подышать свежим воздухом…
Софи судорожно вздохнула и удивленно вскинула брови, хотя улыбка не покидала ее лица – даже стала лукавой.
– У половины этих господ сделается апоплексический удар!
– Да. Забавно будет, правда? – подхватил Филипп. – Один умный человек как-то раз сказал мне, что главное развлечение, ради которого стоит ездить на балы – это возможность посмеяться. Именно этого отчаянно не хватало все время, пока меня не было в Лондоне.