Возвращение к истокам (СИ)

Влад долго молчал, хмурился и о чем-то думал. Рита ерзала сзади, будто намекая, что пора бы уже в дом, но подходить, боялась. Влад, казалось, забыл о ней, да что там — обо мне забыл. Смотрел в землю, сжимал кулаки и почти не моргал. А потом поднял на меня глаза.

— И что будешь делать теперь?

На лице маска. Как знать, что сейчас она скрыват? Пусть. Раз ему так комфортно. Я тоже не люблю, когда лезут в душу.

— Жить, — ответила я и взяла его за руку. Она оказалась на удивление теплой и мягкой. И я поймала себя на мысли, что мне нравятся его прикосновения. Возможно, это и значит начать жизнь с чистого листа. Научиться вновь радоваться мелочам. — У тебя найдется место для усталой странницы?

Он кивнул, и мы пошли в дом. Рита плелась где-то позади. Фонари лили на нас холодный сиреневый свет, от него влажный асфальт сверкал бликами, переливаясь. Жаль, я прозевала дождь. Но ничего, у меня еще будут дожди и грозы, и тогда, быть может…

— Переночуешь у себя? — уточнил Влад, и мысль, дрогнув, порвалась.

Странно, но это его «у себя» прозвучало сегодня гармонично и больше не бесило.

— Пожалуй, — согласилась я, представляя себе комнату в светлых тонах и мягкую кровать.

Влад впустил в дом Риту и закрыл за нами дверь. Ночь осталась сторожить на пороге.

Глава 22. Выбор

Я окинула последним взглядом пустое помещение. Странно, но раньше даже предположить не могла, насколько оно большое, а теперь, когда здесь не осталось ничего — ни запыленных картин, ни кистей, ни поломанной мебели, — это место смотрелось светлым и просторным.

Жилым.

И призраки, некогда прячущиеся здесь, вынуждены были уйти. Больше им нечем было поживиться.

— Роб повесил последнюю, — вздохнув, сказала Даша. — В коридоре.

После прихода Первых она сильно изменилась. Стала жесткой, решительной. И немногословной. Наверное, роль правительницы накладывает на человека некоторый отпечаток. Хищный вживается роль, а по утрам привыкает надевать маски.

Все мы их носили.

Но не здесь. Здесь Даша менялась. Смягчался тон голоса, руки прятались в карманы, и краснел нос. Казалось, еще секунда, и она заплачет.

Но она не заплакала ни разу. Как и я.

Иногда мы приходили сюда, не сговариваясь. Усаживались на пыльный, выцветший от времени ковер и молчали. Вокруг нас шептались картины — стоявшие стопкой, накрытые покрывалами отпечатки прошлого. От шепота их я сходила с ума. А потом однажды предложила Даше выпустить их в мир. Вынести, очистить от пыли и повесить на стены — все же их рисовала одна из скади, и дом примет их. Не может не принять.

Около недели мы приводили чердак в божеский вид. Выносили хлам, пылесосили, убирали паутину со стен и потолка, мыли подоконники, панели и пол. Вырывали прошлое с корнем и выбрасывали в мусор.

И вот, наконец, избавились от него окончательно.

— Хорошо, — кивнула я и присела на пол, скрестив ноги. Усталость настигла неожиданно, навалилась апатия, и расхотелось вообще куда-либо идти.

— Влад звал в гости. Поедешь?

Даша присела рядом, как ни в чем не бывало, хотя, предполагаю, она не очень любила сидеть на полу.

— Не хочется. Лучше дома останусь. С Аланом повожусь и помогу Эле в саду. Весна скоро…

— Этот дом однажды тебя сожрет! — яростно сказала Даша и пристально на меня посмотрела. Она действительно изменилась, и иногда мне казалось, она живет за нас обоих. Я ловила себя на том, что любуюсь ею: блестящими глазами, подвижностью, желанием что-то менять, познавать новое.

Ее отношения с Богданом, наверное, можно было отнести к новому. Непонятному, опасному и запретному новому.

Впрочем, что ей теперь чьи-то запреты?

— Дом тут ни при чем, — отвернулась я, и стены окутали приятным теплом, поддерживая. Они-то знали, что значит медленно сходить с ума. Когда безумие вползает в тебя, растекается сладким ядом по жилам, травит изнутри.

— А что при чем? Ты не ищешь его, так живи! Хотя бы попробуй, иначе…

Она замолчала. Испугалась, что ее слова обернутся пророчеством? Бред. Теперь-то я знала, что на самом деле значат предскзания.

Но ссориться не хотелось, и я кивнула.

— Хорошо, давай съездим.

Согласиться было проще. К тому же, можно было похвались себя за попытки жить. Впрочем, на жизнь это похоже мало. Скорее, на существование в перерывах между липкими, серыми снами, прогоняющими один и тот же сценарий.

Эрик. Комната с низким потолком. Защита, через которую не пробиться. Гроза. Звенящее стекло, осколки на полу. Мой крик. И пробуждение.

Каждую гребаную ночь.

Сны выматывали. Лишали сил, как когда-то Герда. Но, в отличие от нее, от них я отказаться не могла. В снах я видела Эрика. Это все, что у меня осталось.

Скади никогда не обсуждали его смерть. Даже имя перестали произносить, словно если вести себя так, будто его никогда не было, станет легче дышать. Глупые. Такие заклинания не действуют на память.