Возвращение к истокам (СИ)

Сначала я не заметила слез — ровно до того момента, когда пальцы Влада стерли их со щек. И взгляд — пронзительный, острый — выжег остатки самообладания. Я не помнила, чтобы в последнее время на меня кто-то вот так смотрел. Когда-нибудь так смотрел. Или я просто забыла, что значит — чувствовать?

Если поплакать, то станет легче, верно?

— Ты всегда говоришь, нужно жить, — прошептала я, и слова оцарапали горло. — Что сделать, чтобы захотеть?

Мгновение ничего не происходило, даже ветер, казалось, стих. Металлические перила холодили ладонь, перед нами замер в ожидании город — безмолвный и тихий. Ночь пришла, а мы и не заметили. Ночью царствуют тени.

А потом хлынуло.

Прикосновение обожгло. Вокруг завертелся калейдоскоп огней, кружа голову, отключая мысли. Ветер рвал полы куртки, стараясь подобраться ближе к коже, но от него спасали объятия. Горячие губы дурманили разум, в ушах шумело, и я цеплялась за Влада, как тонущий цепляется за соломинку, чтобы только еще раз вдохнуть сладкий, такой нужный воздух.

Пахло ванилью. Мускусом. Сандалом.

Запахи из прошлого, а в прошлом я умела жить. Бороться. Шла, не сбиваясь, а если падала, то всегда поднималась.

Сегодня надо мною властвовала тень мертвеца. Слежавшиеся листья на могиле, которую я не проведывала. Я сама стала могилой — монолитным склепом с заколоченной дверью, куда живым входа нет. От памяти несло сладкой гнилью, истлевающие образы терялись на тропинках заброшенного кладбища.

И вот вспыхнуло. Выжгло все. Ослепило.

Зажгло меня изнутри.

Простыни казались прохладными под горячей кожей. А холод, шипя испарялся, таял от касаний уверенный пальцев, от пьяных поцелуев.

— Помоги мне, — шептала я Владу на ухо. — Пожалуйста, помоги…

И он помогал. Как умел. Но мне было достаточно. Добравшись до тепла, я больше не хотела возвращаться к холодам. В конце концов, весна на улице, внутри все болит и, быть может, слайды прошлого давно пора выкинуть.

Сквозь переплетенные пальцы струился ванильный кен.

Сегодня мы все поставили на карту. Пошли ва-банк. И никто из нас не собирался отступать.

Я не собиралась точно.

Сны пришли, когда меня окончательно одолела усталость. Во снах пахло грозой, мокрой пылью, листвой и гнилой рыбой — она усыпала берег озера, словно крупа. Мелкие, с блестящими боками, рыбешки застекленело смотрели в небо, и я вспомнила Алису, ее серые глаза и откинутую назад руку, будто она пыталась схватить что-то из-за спины, но не успела.

Я шла к хижине, спрятанной среди ив. Ноги грузли в песке, на плечах оседала мелкими точками противная морось. До хижины было каких-то двадцать шагов, но я так устала, что с трудом переставляла ноги.

Гремело.

Ветвистые молнии путались в пухлых боках туч. И озеро гневалось, накатывало на берег пенистыми оборками волн. Утаскивало мертвых рыбин в воду, взамен выбрасывая новых.

Пахло смертью. Кровью. Карамельным кеном. И чем ближе я подходила к хижине, тем отчетливее становился запах.

Дверь оказалась сломанной — повисла на одной петле, накренилась, и оставляла борозды в мокром песке, когда я оттаскивала ее, чтобы втиснуться. Внутри хижины было темно и сыро. Из-под ног с тонким писком бросились во все стороны мыши. Под подошвами хрустело битое стекло. Пару раз я стукнулась ногой о что-то твердое и один раз споткнулась и чуть не полетела на пол.

Тогда меня схватили за руку. И хриплый голос Эрика шепнул в самое ухо:

— Беги!

Наверное, я побежала по инерции — жила все еще хранила его отпечаток, а жена должна слушаться мужа. При жизни у меня это не очень получалось, может, после его смерти смирения прибавилось. А может, я побежала не потому. Эрик никогда мне не врал, и сейчас в его голосе чувствовалась тревога. Страх за меня.

Потемнело резко. Небо спустилось ниже и, казалось, давило на плечи. По щекам хлестали ветви обступивших домик ив. Ноги путались, грузли в вязком песке.

Со всех сторон окружали тени. Тени шептались и шушукались, а еще, казалось, смеялись надо мной. Я бежала, не разбирая дороги, меня гнал страх, собравшись в районе солнечного сплетения тугим жгутом, побуждал уходить.

Только вот уходить было некуда. Тени окружали. И песок под их полупрозрачными ногами пропитывался кровью.

— Беги же, глупая, ну!

Я обернулась, но за спиной никого не было. И гроза проглотила слова Эрика, перемолола в грозовые раскаты.

Я не боюсь. И не побегу больше! Устала бегать от теней, и призрачными мирами меня больше не запугать.

— Зачем ты снишься мне? — прошептала в темноту, и небо недовольно заворчало на неугодный вопрос. — Зачем приходишь?

Ведь я пытаюсь жить. Стараюсь изо всех сил выгнать холод, которым напитывают эти сны.

— Он должен был убить тебя, — шепнули мне в ухо, но на этот раз это не был голос Эрика.

Женщина. Тихий, опьяняющий тембр, насмешка в каждом слове и уверенность в победе. Я слишком хорошо ее знаю, чтобы с кем-то спутать!

Обернулась и тут же отступила на шаг. Не от страха, по инерции. Во всяком случае, я убедила себя, что больше не стану ее бояться.

— Ты мертва! — выплюнула ей в лицо, на всякий случай пряча руки за спиной.