Возвращение к жизни

…Овражек с крутыми скатами. Агитатор полка майор Воронин беседует с пополнением. Пожилые «дядьки» и зеленые юнцы из только что освобожденного от оккупантов района. Майор достает из полевой сумки нашу газету, читает сперва сводку Совинформбюро, потом все подряд, что в ней напечатано.

— Это — наша «дивизионка», сказал в заключение Георгий Георгиевич. — В ней самые свежие новости с фронтов. Она славит тех, кто отличился в боях. О вас тоже напишет, если хорошо будете воевать.

И поднял газету над головой.

— Така малюсенька! — робко обронил молодой боец.

— Мал золотник, да дорог, — ответил Воронин.

Нашу незатейливую, но боевую, оперативную газету фронтовики любили и читали «от корки до корки». Те, о ком писала газета, вырезали заметки и отсылали в письмах домой как аттестацию своего мужества. Такие вырезки нередко обнаруживались и среди документов погибших бойцов и командиров.

Да, «дивизионка» жила одной жизнью с бойцами и шла с ними в одном строю по нелегким дорогам войны.

Танки утюжат батальоны

Самое томительное на фронте — позиционное противостояние, боевое бездействие, ожидание перемен. Кто начнет первым: мы или они? Как и когда? Эти вопросы обсуждались в дивизии на всех уровнях — в солдатских окопах и в штабных блиндажах.

Штабные офицеры, конечно, знали больше о положении дел на участке фронта. Образовавшийся после зимнего наступления мешкообразный Курский выступ глубоко вдавался в немецкую оборону. Не надо было быть провидцем, чтобы предположить: противник может соблазниться удобной для него конфигурацией линии фронта и ударить в основание Курской дуги с юга и севера, чтобы согнуть ее в кольцо, замкнув в нем наши войска…

Май и июнь части дивизии находились во втором эшелоне. Лишь отдельные подразделения периодически выдвигались на передний край, сменяя тех, кому выпадала очередь на кратковременный отдых.

Жили в спокойной обстановке, но не бездельно. Напряженная боевая учеба чередовалась с усиленными окопными работами. На солдатских ладонях снова, как и на Дону, пучились кровянистые волдыри, роговели мозоли: возводилась одна линия траншей, за ней — вторая. Оборудовав основные позиции, переходили на запасные: надо было покрепче зарыться в землю. Все понимали — здесь, на курских полях, вот-вот может развернуться битва.

А лето стояло сухое, ясное небо не хмурилось тучами. Но гроза уже вызревала…

Она разразилась ранним утром 5 июля. С Белгородского направления танковым колоннам немцев удалось вклиниться в нашу оборону. Они рвались на север по Обояньскому шоссе. На острие этого клина и была брошена в числе других наша 309-я дивизия. Совершив 70-километровый марш, полки заняли оборону на рубеже Богдановка — Зоринские Дворы — Вознесеновка.

Я приехал в штаб 957-го стрелкового полка утром 9 июля попутной машиной. И только успел доложиться замполиту Шардубину, как раздался сигнал: «Воздух!» Все поспешили в щели, выкопанные по склону ложбины, поросшей березняком. Полуторка, на которой я только что приехал, попятилась, сминая кусты, в проход между двумя деревьями.

— Давай сюда! — зовет меня старый знакомый по Коротояку капитан Кондратенко, переведенный из батальона на какую-то должность в управление полка. Спрыгиваю к нему в окоп. Мимо, как будто воздушная тревога их не касается, идут спокойно и неторопливо командир полка Шевченко с майором Шардубиным. Останавливаются возле нас, над щелью. Шевченко поднимает к глазам бинокль.

Вражеские бомбардировщики с тугим гулом летят с юга компактными тройками: одна — впереди, две — чуть позади, по сторонам, образуя тупой клин. Над ними, переваливаясь с крыла на крыло, шныряют желтобрюхие истребители.

Частой дробью раскатно барабанят по небу наши зенитки, в голубизне взметываются белые облачка разрывов.

— Девять, восемнадцать, двадцать семь… — считает Кондратенко фашистские самолеты.

Ведущий «юнкерс» первой тройки накренился и пошел вниз. За ним сваливались в пике остальные. Завыло, засвистело… Потом земля колыхнулась, наш окоп передернуло дрожью, и только после этого донесся тяжелый грохот бомбовых разрывов. Немецкая авиация бомбила оборонительные рубежи полка.

Вдруг откуда-то вынырнул «ястребок», молнией метнулся к выходящему из пикирования «юнкерсу», полоснул по нему огненной трассой. Бомбардировщик на секунду завис в воздухе, потом стал оседать и взорвался, разлетаясь на куски.

— Ловко он его! — воскликнул Семен Кондратенко. — Срубил под корень!

Сколько их внезапно появилось, наших Яков, трудно было подсчитать в кутерьме завязавшегося над нами воздушного боя. Они набросились на бомбардировщиков, разметав их налаженную карусель. Задымил еще один «юнкерс» и, захлебываясь моторным клекотом, потянул с резким снижением к горизонту, оставляя за собой черный шлейф. Не вышел из пике третий — врезался в землю вслед за сброшенными бомбами.

«Юнкерсы», не сделав второго захода на цели, поспешно уходили восвояси, а в вышине началась схватка наших и немецких истребителей. Они ходили кругами, взмывали свечой вверх, ввинчивались штопором вниз…