Возвращение к жизни

Просишь моего совета, куда ехать: в Ленинград или в один из районов Ленинградской области. Смотри сама, тебе виднее. Только как ты поедешь в блокадный Питер? Лучше в район, а? Поберегись для меня.

II. Нет крепче солдата

14 апреля части дивизии остановили продвижение противника на рубеже Синдеевка — Гантеевка — Шлиховая — Готня западнее Белгорода, снова захваченного врагом.

Немецкое контрнаступление выдохлось, линия фронта стабилизировалась. Так образовалась знаменитая Курская дуга, которая в июле выдержала бешеный натиск вражеских полчищ, пытавшихся согнуть ее в кольцо, а в августе эта «дуга», мощно спружинив, отбросила немцев за Днепр.

К концу апреля нашу дивизию вывели во второй эшелон в район села Ракитное. Здесь в моей личной жизни и произошла неожиданная перемена — 30 мая меня перевели в редакцию дивизионной газеты «Во славу Родины». И поводом к тому послужила чистая случайность.

Мал золотник…

Как-то в наш батальон пришел секретарь редакции капитан Гудков. Собирая заметки для газеты, он беседовал с командирами и бойцами, и кто-то сказал ему, что замполит второй пулеметной роты «балуется» стихами. Я действительно в редкие часы затишья делал это, но мои «творения» предназначались лишь одному человеку — моей невесте. Ей я их и отправлял в Иркутск.

И вот в землянку, где мы обосновались с комроты Шакировым, вваливается плотный капитан, представляется и весело вопрошает:

— Кто тут рифмоплет?

Признаться, этот нежданный визит и эта ироническая фраза меня смутили.

— Не знаем что-то таких, — говорю.

— Пишет он, пишет, — «разоблачает» меня капитан Шакиров. — По ночам спать не дает, закоптил всю нашу юрту.

Гудков тут же переменил тон на доверительный. И я не устоял — показал ему свой помятый, изрядно замусоленный блокнот. Капитан стал читать про себя.

— Угу… Так-так… Это пойдет…. Это тоже возьму». Тут надо доработать… В общем, так: эти и эти стихи перепиши. Опубликуем.

Пока я переписывал, Гудков разговаривал с командиром роты. Потом примолк, задумался о чем-то.

— Возьмите, — протянул я ему исписанные листки.

Капитан положил их в свою пузатую кирзовую полевую сумку. Я же с интересом приглядывался к нему. Резкое лицо: угловатые скулы, брови вразброс, как вскинутые крылья, крючковатый нос, крутой подбородок выдается вперед.

— Осенила меня одна идея, самый младший лейтенант, — поднял вдруг на меня пронзительные, оценивающие глаза Гудков. — Ты с какого времени в нашей дивизии?

— С самого формирования.

— Хорошо. А историю ее боевых действий знаешь?

— В общих чертах. А про свой полк — все: с первых боев на Дону.

— Добро. А как воевали другие полки?

Пожимаю плечами. Сведения на сей счет у меня весьма скудные. Но к чему этот разговор?

— А к тому, что нужна песня о нашей дивизии. Попробуй написать. Бери карандаш — напомню основные события боевых действий дивизии.

— Допустим, песня получится. Ну, а музыка?

— У тебя как с ней?

— Слон на ухо наступил. На балалайке, правда, умею тренькать.

— Музыку заимствуем. Не беда. Сочиняй на какой-нибудь известный мотив.

Через неделю я отослал в редакцию текст «Песни сибирских стрелков». Вскоре она и другие мои стихи были напечатаны в «дивизионке».

А спустя еще неделю меня вызвал к себе заместитель командира полка по политчасти Шардубин. Обычно сурово-хмуроватый, на этот раз майор широко улыбался, вздымая выцветшие кустистые брови. К стойке, поддерживающей потолок блиндажа, была пришпилена кнопкой вырезка из газеты с «Песней сибирских стрелков». Михаил Моисеевич прочел вслух ее запев:

Нет крепче солдата

Чем наши ребята!

Ведь нас воспитала тайга…

— Что верно, то верно, — заметил Шардубин и пригласил меня присесть. — Да, задал ты мне задачу… Во-первых, кого вместо тебя взять? Во-вторых, приказано твою песню разучить во всех ротах. И, в-третьих, тебя велено откомандировать в дивизионную газету. Завтра в десять ноль-ноль следует прибыть в политотдел дивизии, в хутор Первомайский. Не подкачай там!

Так я оказался в «дивизионке», приобщившись к племени фронтовых газетчиков.

Встретили меня: в редакции радушно, стали учить газетному уму-разуму. Ходил я за материалами в полки с заместителем редактора капитаном Георгием Цыбулько и Костей Гудковым. А потом и самостоятельно лазил по «передку». Как уже после стали говорить, «ради нескольких строчек в газете».

Ночами поочередно дежурили у радиоприемника, записывая специальные передачи для фронтовых газет. Диктор говорил медленно, с повторами. Фамилии командиров соединений и частей, отличавшихся в боях, передавал по буквам: Роман, еры, Борис, Антон, Леонид, Константин, Ольга — Рыбалко.

Все это требовало внимания и расторопности. Ведь мы принимали на слух самые важные материалы, которых с нетерпением ждали читатели: сводки Совинформбюро, приказы Верховного Главнокомандующего, союзную и зарубежную информацию.