Возвращение к жизни

Бой в Котельве с перерывами продолжался весь день. Немецкие танки почему-то больше не показывались, а пехота без них не могла добиться успеха, хотя трижды переходила в атаку. С наступлением темноты противник и вовсе прекратил боевые действия. Котельва снова погрузилась в тишину.

Комбат Маркин отправил на разведку три группы автоматчиков. Первой вернулась та, что была послана в лесок, откуда днем наседали фашисты. Там их не оказалось. Вторая группа, ходившая на запад от Котельвы, тоже сообщила: противник не обнаружен.

Позднее всех возвратились разведчики с северо-восточного направления и принесли недобрую весть: по большаку, в сторону Ахтырки, непрерывным потоком идут вражеские танки. Значит, путь на север, к Борисовке, нам отрезан.

— Пока ночь, попробуем проскочить, — принял решение комбат.

Батальон снялся и пошел на север, придерживаясь берега Ворсклы. Замаячит смутно деревушка — останавливаемся, вперед выдвигается разведдозор.

С краю улицы — хатенка. Толстая соломенная крыша под шапкой снега сделала ее похожей на гриб. Залаяла собака. Застываем на месте, прислушиваемся. Пес побрехал и замолк.

— Пошли!

Подбегаем к хатенке-грибу, стучим легонько в окошко.

— Хто? — слышится старческий женский отклик.— Ты, Хрося?

— Свои, бабуся.

— Хто свои?

— Солдаты, советские.

— А…

— Немцы есть в деревне?

— Нема. Днем по шляху танки ихалы.

Бабка открывает дверь:

— Заходьте, хлопчики, погриться.

— Спасибо, бабуля. Некогда!

— Ой-ей, — вздыхает старая. Оборони вас осподь. На Ахтырку не идить. Туды нимцы пишлы.

Роты движутся через деревеньку, пересекают накатанный шлях. Подтаявший за день снег местами заледенел, скрипит под полозьями саней. Поле, голое поле… К рассвету нужно где-то приткнуться, отыскать лес или овраг, отсидеться. А ночью — опять на север, к Борисовке.

Впереди чернеет рядами хат еще одна деревня, слышится шум моторов, вспыхивают и гаснут фары.

Отклоняемся левее, идем к темнеющей полоске леса. Он — обширный, зарос кустарником, в глубине ложбина. Тут можно и передневать, осмотреться.

Маркин выставил дозоры. За день наблюдатели внесли полную ясность в наше положение: мы — в тылу у немцев. По большакам в северном направлении спешат их танки, бронетранспортеры, автомашины с пехотой.

На совещании командиров комбат объявляет свое решение. Поставленная перед батальоном задача — выполнена. Вступать в бой, прорываться из окружения всем вместе — бессмысленно: раздавят танки, потеряем личный состав. Поэтому будем выходить к своим небольшими группами, держаться дальше от оживленных дорог и населенных пунктов.

В нашей группе двадцать три человека во главе с Шакировым. Две санные повозки, на одной — «максим». Сначала шли только ночами, а потом приспособились продвигаться и днем. Немцы вели наступление не сплошным фронтом, а по дорогам. Прочесывать подряд все деревни и села у них не хватало сил. Этим мы и пользовались: выбирали глухие проселки, леса и перелески, обогревались и харчились в деревнях, не занятых противником.

За три недели блуждания в тылах вражеских войск лишь дважды пришлось столкнуться в перестрелке с небольшими группами гитлеровцев, отклонившимися от главных магистралей своего наступления. Видимо, нам просто везло. А может быть, это было заслугой ротного Шакирова: «славный сын татарского народа», как мы шутливо его титуловали, хорошо соображал, обладал хитростью и сметкой.

Миновали мы подвижную линию фронта в предрассветной темени западнее Белгорода.

Из писем

10 апреля

Последнее время пишу тебе коротко и редко. Не обижайся, друг, я тебя не забыл. Но такая обстановка, что писать мне или некогда, или совсем невозможно. И твои письма уже два месяца до меня не доходят.

Многое видел, пережил.

Как ты? Теперь у вас, наверное, начались госэкзамены. Желаю успешно их сдать и войти в жизнь хорошо подкованным специалистом.

…Пришло печальное письмо из дому: убит мой брат Витя, а еще раньше погибли два двоюродных брата — Илья и Сергей. Эх…

И жизнь, и смерть здесь только случай,

Осколков прихоть, пуль каприз.

Себя сомненьями не мучай,

К земле под пулями не гнись.

Святая месть, глухая ярость,

Жестокий ненависти лед —

Вот все, что в этот миг осталось,

И что ведет тебя вперед.

Ведет на запад вражьим следом

По раскаленным дням войны…

Мы бредим будущей победой,

Мечтой о тишине полны.

8 июня

Милая моя докторша!

На днях отослал тебе письмо, а сегодня — записку. Я теперь работаю по своей наклонности: в газете-дивизионке. Следовательно, адрес мой изменился. Думаю, что это письмо застанет тебя в Иркутске — иначе мы потеряем друг друга на продолжительное время, а это для меня и для тебя нежелательно.