Возвращение к жизни

— Да все так. Только зря про то, что я плакала… Пошлю газетку родителям в Красноярск.

Не знаю, дошла ли газета до Красноярска, но у меня она сохранилась. В ней приводится лишь несколько эпизодов из боевой биографии санинструктора Карелиной.

…Рота рванулась в атаку. Мария видит из своего окопа, как бойцы, стреляя на ходу, приближаются к немецким траншеям, падают. Цепь редеет. И вот рота залегла, не достигнув окопов неприятеля. Надо туда, к раненым.

Сперва она бежит и чувствует, как часто бьется ее сердце. Пули, словно шмели, вспарывают сухой воздух. «Только бы не в ноги». Она падает и ползет. Навстречу карабкается раненый сержант, кисть руки в крови и земле..

— Сейчас перевяжу!

— Обойдусь… Давай дальше. Там капитан.

Маруся ползет. Санитарная сумка мешает, девушка то и дело сдвигает ее на спину. Капитан Паламарчук скатился в воронку, лежит на боку с перебитыми ногами.

— Э, черт! — он тяжело стонет.

— Сейчас, командир, сейчас, миленький, — привстает на колени. Затягивает жгуты, накладывает повязку поверх окровавленных брюк: некогда перевязывать как следует. Сдерживая слезы, бодро велит:

— Обними меня за шею, капитан… Поехали.

— Как же ты?

— Вытяну. Держись крепче.

— Дай сумку.

— И правда, возьми. Так мне удобнее.

Метр за метром, с остановками, Мария ползет с раненым с поля боя, к нашим окопам.

А сколько мук натерпелась она с тем бойцом, раненным в грудь? Несла на себе, петляя, по траншее, а когда ход сообщения вывел на открытую поляну, поползла с ним.

Ее заметил фашистский автоматчик, засевший в подбитом танке, очередь прошила землю рядом. Маруся затаилась, выждала немного и медленно-медленно потянула за собой шинель-подстилку, на которой лежал боец. Опять очередь над головой, но Маруся успела сползти в ложбинку.

А как дальше? Впереди бугорок, с раненым не одолеешь. Хорошо, что прихватила веревку. Обвязала красноармейца вместе с шинелью и со свободным концом веревки метнулась за бугорок. Передохнула и потащила раненого волоком. Он пришел в себя:

— Это ты меня, сестренка, спасаешь? Развяжи, больно что-то.

— Потерпи, милок. Еще немного — и овражек.

…Фашисты подожгли наш танк. Четверо танкистов, покидая его, были ранены.

Танк дымится, вот-вот взорвется. Мария выбирается из окопа на бруствер.

— Куда ты, убьют! — пытается удержать ее солдат.

— Не убьют, заговоренная.

И поползла к танкистам, а сама корит себя: «3ачем я так? Какая же я заговоренная? Успеть бы».

Вслед за ней, по-пластунски, — трое красноармейцев. Вместе с Марусей под огнем врага волокут они раненых танкистов к нашим окопам. Позади раздается оглушающий взрыв. Танк вспыхивает факелом…

А плакала Маруся-сибирячка в тот предвечерний час, когда услышала стоны на «ничейной» полосе. Ей сказали, что там ранен наш сапер. Пробовали к нему подобраться — не удалось: фашисты открывают нещадный огонь.

А сапер стонет и зовет: «Братцы!»

— Не могу я больше это слышать, — утирая слезы, произносит Маруся. — Пойду к нему.

Старший лейтенант крепко хватает ее за локоть.

— Скоро стемнеет, тогда и пойдешь с моим ординарцем. А пока не суйся. Сиди тут.

— Но он же…

— Сказано, сиди! Сейчас до него не доползешь.

Когда над передним краем сгустились сумерки, Маруся с ординарцем ротного поползли к саперу. Принесли его на плащ-палатке, и в землянке Карелина сразу же стала обрабатывать пробитое пулей бедро бойца…

В этой землянке мы теперь и находимся с Марусей. Она спрятала «дивизионку» в свою сумку с красным крестом, облокотилась на столик и задумчиво смотрит на вздрагивающий от ее дыхания огонек коптилки. В углу легонько зашуршало, и к ножке стола выкатился темный комочек. Замер, уставился маслянистыми бусинками в носок брезентового сапога девушки.

— Смотри-ка, полевая мышь!

Маруся увидела зверушку, взвизгнула и отскочила от столика. Я расхохотался.

— Чего гогочешь? — нахмурилась Мария. — Ужасно боюсь мышей…

В давние времена французские войска сопровождали маркитантки. Но они торговали не только съестным…

Тем и ограничивалась их миссия при воинстве. В русской армии никогда не было маркитанток. Были сёстры милосердия.

А в гражданскую и особенно в Великую Отечественную — и снайперы, и пулеметчицы. Даже танки водили и боевые самолеты, не говоря уже о том, что многие тысячи наших женщин были на фронте связистками, медсестрами, санинструкторами, врачами. И воевали они наравне с мужчинами. И боевые награды получали не за улыбки.

…По опаленной разрывами мин и снарядов траве, проверяя телефонный провод, ползли сестры-близнецы Люба и Вера Зотовы. По пути до командного пункта они срастили пять порывов, а возвращаясь обратно, вынесли с поля боя двух раненых.

Бой не утихал и на следующий день. Шел непрерывный дождь, и так же часто нарушалась связь с передним краем. Люба Зотова с Марусей Псаревой, устранив несколько порывов на линии, приползли в траншеи роты. Там никого не оказалось: подразделение отошло на новый рубеж. В трехстах метрах стояли немецкие танки и обстреливали наши окопы. Телефонистки связались с командиром батальона, спросили, что делать.

— Оставаться на месте, наблюдать, докладывать.