Возвращение к жизни

Но дома никому ничего не сказал. Провожая в армию третьего, младшего, сына, достал из шкафа шкатулку, раскрыл.

— Видишь мои награды? Георгиевский зазря не давали. Я немцев бил, и ты побей. Идешь на святое дело — защищать Родину. Иди и помни о солдатской чести!

Отправил он сына в армию, а самому дома не сидится, места себе не находит. Однажды утром разгладил усы перед зеркальцем и пошел в военкомат.

Там — подполковник. Такой ладный, вежливый.

— Чем могу служить, отец? — спросил. — Помощь какая нужна?

— Помощи не треба. Сам хочу помочь сынкам. Отправьте на фронт.

Подполковник вскинул брови:

— Управимся, папаша, без вас. Сколько вам лет?

— Пятьдесят два.

— Вот видите! Понимаю ваш порыв. Но… возраст.

Иван Харитоныч не отступал. Не хилый он старик, а закаленный солдат.

— В четырнадцатом-пятнадцатом не царю служил, а Родине. Два «Георгия» у меня. Вот они, — и раскрыл перед военкомом шкатулку. — Давно не держал в руках трехлинейку. А теперь время пришло. Силы еще есть. Нельзя по закону, пошлите добровольцем.

Долго они беседовали. И «уломал»-таки Харитоныч подполковника.

Заслали рядового Картавого сперва в обоз к тыловикам. Но разве такого удержишь поодаль от фронта? Иван Харитонович умел «уламывать» малых и больших начальников. Не сразу, постепенно, но продвигался службой поближе к переднему краю. Из армейского тыла — в дивизионный, затем — в полковой. А тут уж проще простого до стрелковой роты.

И вот шагает бывалый солдат Иван Картавый в настоящем боевом строю наравне с молодыми. И воюет не хуже других, и не нарадуется своей «машинке» в семьдесят две пульки: хорошо косит фашистов автомат.

Рота с боем продвигалась вперед, шаг за шагом отвоевывая у врага высотку, обожженную огнем. Упал сраженный пулей сержант, командир отделения. Растерялись было бойцы, замедлили бег. Иван Харитонович не выбежал вперед, не крикнул: «За мной». Он просто сказал:

— Что же вы, хлопчики? Не дрейфь! Тикают фрицы. Поднажмем!

И повел отделение дальше, на гребень высотки, которую нужно было взять.

Так он стал командиром отделения. Назначил его на эту должность сам бой. А уж после утвердило в этой должности начальство.

Из дневника

1 сентября. Наши войска вступили в Бухарест. Мы восприняли эту весть спокойно, как должное. А еще год назад радовались освобождению десятка деревень. Вера в нашу Победу настолько устоялась и окрепла, что даже взятие столицы Румынии не опьяняет. Все в порядке вещей.

Дивизия передислоцировалась севернее, в район м. Богария. Здесь немцы крепко жмут.

4 сентября. Редакция на новом месте, в лесу, северо-западнее Иваниски. Полки сдерживают танки и пехоту противника. Вернулся с переднего края. Отписываюсь.

В засаде

Со снайпером Романом Павлюком я познакомился на Сандомирском плацдарме. Сколько лет минуло, но и сейчас явственно вижу степенного, немного полноватого, лет сорока пяти, украинского селянина, его густые пшеничные усы, задорные, с хитринкой, глаза. Слышу шутки-прибаутки Павлюка.

Как-то я напросился с ним в засаду, на охоту: хотелось посмотреть его в работе. Снайпер не возражал, а комбат уперся — пусть, дескать, начальство даст разрешение. Но Павлюк сумел-таки уговорить комбата, пообещав повести меня в одну из менее опасных засад.

Мы вышли до рассвета. Долго плутали по траншеям, потом выбрались на чистое поле и оказались вскоре на высотке, в мелком кустарнике. Павлюк подтолкнул меня в окоп и сам спустился. Когда просветлело, я увидел, что наша довольно просторная ячейка искусно замаскирована свежим дерном и ветками. Отсюда хорошо просматривалась ломаная линия немецких траншей по скату высоты. До них было метров триста.

Павлюк подготовил снайперскую винтовку, протер прицел, и мы стали ждать. Уже солнце поднялось, а цели не было. Я немного вздремнул, но в какой-то момент почувствовал, как снайпер напрягся, приник к ложу винтовки. В немецкой траншее появились две каски. Они словно плыли по волнам, то показываясь, то исчезая.

— В тыл направились, — сказал Роман. — Сейчас они перейдут в ход сообщения, там помельче.

Действительно, ход сообщения оказался мельче, и теперь были видны не только каски, но и плечи немцев.

— Поперед офицер, с него, нехай, и начнем, — проговорил снайпер, но почему-то выжидал, не стрелял.

Вот первый выбрался из укрытия, пополз по открытому месту, напрямую, к недалекому изгибу траншеи. Полз на четвереньках, низко прижимая голову к земле. Второй передвигался следом по-пластунски.

— Сейчас мы тебя, герр офицер, поднимем, — весело молвил Павлюк и выстрелил.

Фашист как ошпаренный вскочил и побежал, схватившись руками за свое самое толстое место.

— В риббентропку я его ущипнул, — засмеялся негромко снайпер и следующим выстрелом уложил офицера. Второй, видимо, ординарец, кинулся к убитому, но не добежал, сраженный третьим выстрелом Павлюка.

— Ну, хлопче, теперь баиньки, сховаемся поглубже, — подвел итог Роман, и мы присели на дно окопа.

Минут через пять кустарник прошили автоматные и пулеметные очереди, поблизости начали надтреснуто рваться мины.

— Ничего, видсидимся до вечера, — успокоил Павлюк.