Возвращение к жизни

23 июня. Вчера исполнилось три года войны. Думал ли кто из нас, что она продлится так долго? Столько потерь друзей, близких, братьев, сестер. Никогда они не вернутся к нам. Но кое-что мы и приобрели: увидели, как в зеркале, свое настоящее лицо. Слетела шелуха довоенного шапкозакидательства. Мы научились трезво оценивать врага, побеждать его. Мы почувствовали свою настоящую силу. Побили нам морду в кровь, и мы поняли: врага словами не запугаешь. Его надо взять за горло и придушить!

Из писем

4 июня.

Приехал из города Черткова. Не могу прийти в себя от виденного. Раскапываем могилы расстрелянных гитлеровцами мирных жителей — детишек, женщин, стариков. Тысячи людей зверски убиты и свалены в большие ямы. Неужели это делали люди?

Знаешь, Валя, тяжелая боль стискивает сердце, когда вспоминаю брата Витю и придавленных горем стариков моих. Война вмешалась в личную жизнь каждого из нас, научила нас многому, а главное — любить Родину. Никогда я не был так глубоко русским человеком, как теперь, гордым за свою землю, за своих дедов и прадедов…

1 июля.

…Я так и думал, что ты шатаешься по лесам и болотам, поэтому так долго не было твоих писем. Обязательны ли эти прогулки на дальние деревенские медпункты? Смотри не попадись в лапы медведю!

Прочел письмо, и жаль мне стало тебя — завалили работой, а ты, очевидно, совсем не умеешь отказываться от нее. Так не годится! Надо знать меру и беречь себя. Какая у вас дисциплинища! Приказ — точка. Беги за тридевять земель из Веребья в Горушку.

Даже у нас немножко полегче с этим делом. Скажи вашим тыловым «генералам», что на фронте уважают человека больше и заботятся о нем получше. Все делится поровну между всеми: и награды и смерть. А у вас навалят на одного — и вези, Сивка, пока не свалишься в канаву.

Очень одобряю твое намерение сбежать обратно в Горушку. Набери побольше книг и читай. Бабусе большущий привет, пусть подпаивает тебя молочком — приеду, расплачусь…

Из дневника

22 июля. Проехали Тернополь, Броды. Война по этим городам прошлась самым варварским, жестоким образом. Сплошные руины. Целые кварталы взорваны фашистами.

Дивизия в бой еще не вступала, идет в резерве. Над нами стаями летят на запад наши самолеты. Вот это сила!

30 июля. Вчера утром пересекли польскую границу.

С клубной машиной поехал в освобожденный Ярослав. Побывал в здании гестапо. Подвалы с одиночными камерами — каменные мешки. В стену вделана железная цепь с кольцом. Оно надевалось на шею узнику. Изверги!

Немцы бежали отсюда поспешно, город почти цел. На улицах наши и польские национальные флаги. Поляки толпами ходят за нашими бойцами. Тысячи вопросов, и среди них самый главный: «Когда покончите с германом?» Скоро, теперь уже скоро!

IV. За тем ручейком

Мы ждали этого дня, шли к нему долго и трудно. Та заветная пограничная черта рисовалась нашему воображению рубежом, обозначенным как-то предметно: река и два берега — наш и чужой. Или, во всяком случае, цепочка полосатых пограничных столбов.

Ничего этого не было. А был ручеек. Маленький, говорливый, с прозрачной бирюзовой водицей. Боец сбросил скажу, положил в осоку автомат, зачерпнул каской воду. Жадно выпил. Осмотрелся вокруг и торжествующе возгласил:

— Вот она, наша граница!

Переступил ручеек, окликнул дружка:

— Смотри. Одной ногой стою на родной земле, другой на чужой… Теперь воевать будет веселее.

Это было за Равой-Русской, на советско-польской границе, 29 июля 1944 года.

А в последующие дни полки дивизии вышли на реку Сан и погнали гитлеровцев дальше, на запад, очистили от захватчиков первые польские города — Рудник, Старая Воля, Ниско, Развадув.

Из дневника

4 августа. Село Гожице, в четырех километрах от Вислы, северо-восточнее Сандомира. Город на возвышенностях левого берега. Белые здания, островерхие шлемы костелов. Над ними клубится дым: фашисты жгут Сандомир.

Сижу на НП полка в каменном доме. Противник, прижатый к Висле, яростно отбивается, не дает навести переправу. Периодически устраивает на Гожице артналеты. Сотрясаются стены, летят стекла…

Мой блокнот заполнен записями. Надо выбираться в редакцию.

Мост

Гожице, Гожице… Взрывы тяжелых немецких снарядов. Звон стекол. Горящие дома. Тушить пожары некому. Западную окраину села огибает приток Вислы — Ланг. Через него — мост, изрядно пострадавший от снарядов, со сбитыми перилами, с настилом, залатанным свежими плахами.

Отступая, гитлеровцы начинили мост взрывчаткой, а взорвать не успели. Помешали этому наши саперы — младший лейтенант Барышников, старший сержант Коцубенко, сержант Кривошеев, красноармейцы Худопай и Баранецкий. На рассвете они проскочили под мост, обрезали провода к взрывчатке. Немцы забрасывали их гранатами, обстреливали из автоматов. Но отважные саперы на глазах у врага сбросили в реку более 300 килограммов толовых шашек.