Возвращение к жизни

Галю молодая.

Пидманулы Галю,

Забрали з собою…

Кажется, вовсе не строевая песня. И содержание ее не ко времени. Но как сказать… Ведь песню-то пели сумские, харьковские, полтавские мужики и парубки. Сколько их дочерей и сестер, невест угнал Гитлер на каторгу в неметчину! И тосковали солдаты по своим Галям и Ганночкам: выживут ли на чужбине, дождутся ли вызволения?

Как-то на Днепровском плацдарме я возвращался с переднего края. Шел к тому месту, где располагалась оперативная группа штаба и политотдела дивизии. Здесь, в основании крутого каменистого обрыва, были вырыты норы-землянки, устроены блиндажи, приютившие штабную братию.

Смеркалось. С Днепра наплывал слоистый туман. Нахоженная тропка тянулась по самому берегу. Слышно было, как вода играла в прибрежной гальке. И вдруг…

Я остановился, замер. От обрыва доносилась песня. Два сильных голоса — тенор и бас, сплетаясь, выводили знакомое, хватающее за душу:

Сонце нызенько,

Вечир близенько,

Спишу до тебе,

Лечу до тебе,

Мое серденько…

Кто-то включил радио? Нет, это живые голоса. Манят и притягивают…

Я подошел ближе и увидел поющих. Они сидели друг против друга у входа в землянку. А около них разместились полукругом десятка два солдат и офицеров.

— Кто это? — спрашиваю политотдельца майора Тихонова.

— Статилко и Монжаренко.

Так я впервые услышал наших «соловьев», как их все называли, — командира дивизионной разведроты капитана Статилко и старшину Монжаренко. Ах, дьяволы, как они пели! Может быть, именно слушая их частые «концерты», я полюбил неповторимые украинские песни — веселые и грустные, раздумчивые и озорные.

Конечно же, награды, густо теснившиеся на гимнастерках Статилко и Монжаренко, получены были не за песни, а за дерзкие вылазки на вражеские позиции, за «языков», которых разведчики приводили в штаб.

Когда дивизия стояла в длительной обороне или перебрасывалась во второй эшелон, у нас оживала художественная самодеятельность: проводились смотры, организовывались концерты. Собирали они всегда людную и благодарную аудиторию. Пляски, хоровое и сольное пение, чтецы-декламаторы, баянисты, даже акробаты — нет, не бедна была программа таких концертов! И вели их наши собственные остроумные конферансье, вроде знаменитых Тарапуньки и Штепселя.

Выступления Статилко и Монжаренко неизменно пользовались огромным успехом. Зал (лесная поляна, овраг, колхозный сарай) всегда аплодировал им дружно, вызывал на «бис» Особенно нравился всем в их исполнении дуэт из «Запорожца за Дунаем»:

Ластивко, моя прекрасна,

Серию радисный ней час.

Ты на вик моя кохана,

Смерть одна разлучить нас.

Слушая певцов, многие грустнели лицом. Но тут выходили наши веселые ведущие и дуэтом объявляли:

— «Ария фюрера»! Исполняет сам бесноватый.

На сцену выбегает, дергаясь, паясничая, немецкий ефрейтор: в пробитой каске, покатый лоб наискосок пересекает клиноподобная челка. Певец хватается за сердце и жалобным голосом поет:

Мне тоска заела душу:

На победу мало шансов.

Гонят русские на суше

Наших фрицев, наших Гансов…

Исполнив «арию» под взрыв аплодисментов и хохота, «фюрер», спотыкаясь, ковылял со сцены.

В одном из наших батальонов воевал замполит капитан Аполлон Палавандашвили — человек широкой натуры и заядлый песельник. Придешь к нему, бывало, он усадит и начинает упрекать:

— Ай, не харашо! Давно не был, совсем забыл.

И с кавказским гостеприимством начинает угощать всем, чем богат.

— Извини, кацо. Шашлык — нет, чебуреки — нет. Кончим фашиста, приезжай ко мне в Тбилисо. Гулять будем, пить будем!

— Спой, Аполлон.

Палавандашвили не надо упрашивать.

— А что спеть? Знаю, знаю — «Сулико» хочешь.

И он протяжно, звонко поет «Сулико» по-грузински, потом по-русски. Увидев, что слушатель пригорюнился, затосковал о своем, Аполлон «меняет пластинку».

— Слушай другую, веселую.

Кусок, кусок, облак идет

Высоко небеса.

Запечатан письмо несет

Ат любовниса…

Не знаю, что означала эта бессмыслица, пропетая с пародийным грузинским акцентом, но она всегда вызывала у нас смех. На это и рассчитывал Аполлон.

Песня пелась не только на привале, на марше, в землянке. Случалось и так, что она шла с бойцами в атаку.

…На Сандомирском плацдарме батальон получил приказ: ночью провести разведку боем. За неделю до этого личный состав, находясь на отдыхе, посмотрел новый кинофильм «Два бойца», по траншеям пронеслось негромкое: «Вперед!». Застыли, насторожились в черном небе звезды. Затих, притаился в жухлой, некошеной траве ветерок. Цепи батальона темными силуэтами, в рост, пошли навстречу огню. И тут кто-то на правом фланге вполголоса запел:

Темная ночь,

Только пули свистят по степи…

Песню подхватили, она поплыла по цепи с правого на левый фланг.