Возвращение к жизни

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают…

Батальон ускоряет шаг, песня нарастает, захватывает всех, гудит над полем вызывающе дерзко:

Смерть не страшна,

С ней не раз мы встречались в степи…

Вот и сейчас

Надо мною она кру-жит-ся…

Немцы как загипнотизированные, молчали, не понимая, почему, откуда надвигается эта приглушенная мелодия. И лишь когда атакующие были совсем рядом, спохватились: ночь взорвалась грохотом и огнем, срубила песню. Но наши уже ворвались в немецкие траншеи.

Еще об одном случае на Сандомирском плацдарме. Он не забудется до конца моих дней.

…Санитары несли на носилках раненого. Узкий ход сообщения вывел их в лощину, к одинокой раките. Поставили носилки под деревом, чтобы передохнуть. Здесь с ними я и встретился.

На носилках лежал рослый, белобрысый артиллерист. Вместо рук — культяпки, сквозь бинты проступает кровь. Живот тоже перебинтован. Из-под смятой, завернутой гимнастерки виднеется полосатая матросская тельняшка. Раненый в забытьи, тяжело стонет.

— Кто это?

— Жорка-одессит… Не донесем, наверно. Осколок в полости живота..

— Тельняшку с самой Одессы бережет. Надевал, когда шел в бой.

Раненый открыл глаза. Повел головой, увидел меня. Одеревеневшими, белыми губами проговорил:

— Все… Крышка…

Собрался с силами и не запел, а прохрипел:

— Напрасно… старушка… ждет сына… домой…

Это прозвучало пронзительно, как реквием.

Из дневника, 45 г.

24 января. Кое-как отдышался от стремительного движения на запад. Уже десять дней продвигаемся вперед. До немецкой границы 80-90 км. Еще два перехода, и мы будем в логове зверя. Наши войска уже вышли на Одер в районе Бреслау. Весь фронт, от Балтики до Венгрии, тронулся. Что делается здесь! Противник драпает, разбит, дезорганизован.

Из писем

25 января.

Эх, как мы бьем фашистов! Клочья летят! Все дороги завалены немецкой техникой. Разбитые группы фрицев шляются по лесам, нападают на наших одинок. Мы тоже чуть не напоролись на них со своей машиной. Но, благо, все обошлось.

Из дневника

2 февраля. Сегодня в 11 ч. проехали польско-германскую границу в районе немецкого городка Гросс-Вартенберг. На границе, у сваленной бетонной арки, сфотографировались.

Из писем

24 февраля.

Воюем в большом городе, с боем берем каждый дом, каждый этаж, все в огне и в дыму. Льется кровь, гибнут наши люди. Почти ежедневно пробираюсь по подвалам, по горящим улицам на передний край — за материалами для газеты. Иногда защемит сердце: столько прошел, и неужели теперь? Но надо, надо идти туда.

V. Последний рубеж

Несколько лет назад, будучи в командировке в Киеве, вышел я из гостиницы прогуляться и восхищенно любовался городом-красавцем, отстроенным после войны заново. Потом присел на скамейке у парапета набережной. Предо мной дремотно струился притихший в этот вечерний час Днепр. Над кудрявыми горами правобережья полыхала заря, отражаясь на воде красноватыми бликами.

Я долго смотрел на игру света и воды и вдруг почувствовал, как в груди у меня что-то теснит. На миг представилось, что это поднимается из глубины реки кровь наших солдат, пролитая здесь, на Днепре, в сорок третьем… Ведь и нашу землю, и наши реки пропитали мы своей кровушкой. Сколько их было, больших и малых, на нашем ратном пути! И каждая запала в память чем-то своим.

Реки что люди. У каждой свой норов, свое обличье. Волга у Сталинграда богатырски величава и просторна, как русская душа. Дон в верховьях действительно тих, неширок и несуетлив. Северский Донец под Белгородом одет в панцирь льда, и на нем пятна людской крови. Скромен по-домашнему уютный Псел, кудряв нависшими над ним ивами. Могуч и грозен Днепр. Таинственно грустна и загадочна у Сандомира Висла. Одер севернее Бреслау — неприветливый и чуждый. Мутная вода пучится, закручивает ледяное крошево, царапает борта лодки.

Сколько их, рек и речек, перешагнул наш солдат, разных и непохожих друг на друга! Одолевал на утлых лодчонках, на шатких плотах. Приходилось перебираться через них на подручных средствах, а то просто вплавь. И называли их тогда не реками, а водными рубежами… И не переплывали их, а форсировали.

Из дневника

9 февраля. Полки дивизии, сосредоточенные на плацдарме на западном берегу Одера, прорвали оборону немцев и в тот же день овладели г. Пархвиц. Назавтра взяли Лигниц. Большой гарнизон вражеских войск в Бреслау был отрезан с запада и окружен соединениями нашей 6-й армии. Дивизия вышла к южному предместью города-крепости и завязала уличные бои. Началась почти трехмесячная осада Бреслау.

Это был последний рубеж на славном боевом пути дивизии.

Из писем

28 февраля.

Наконец-то мы в Германии! Впервые не больно видеть следы опустошительной войны. Они дождались — и по их земле хлещет огонь…

Из Германии пишу тебе третье письмо. Воевать здесь отраднее, чем на родной земле, хотя гибнут, гибнут наши ребята. Немцы мечутся — пусть и они выпьют горькую чашу до дна!..

Комбат Беглов