Возвращение к жизни

— Не пойму, что у них произошло, — пожал борцовскими плечами Смольянов. — Подорвали сами себя что ли?

— Может, расчистить проход?

— Попробуем.

Солдаты стали раскидывать перины, матрацы, другую рухлядь. Из подвала не стреляли. Вскочив туда, Смольянов позвал меня. На бетонном полу вповалку лежали мертвые гитлеровцы.

— Покончили с собой?

— Смотрите сюда, — и старший сержант показал рукой на глубокую выбоину в стене, у самой двери подвала. Она еще дымилась.

— Рванул фаустпатрон, — сказал Смольянов. — Хотели пробить заваленный проход, да просчитались.

А наверху начался грохот, сотрясающий здание. Смольянов с отделением поспешил на второй этаж. Немцы, готовя новый штурм, опять пустили в ход фаустпатроны: стреляли по верхним этажам, нижний не трогали, опасаясь задеть своих в подвале.

Вылетали межоконные простенки, со стен и потолка обваливалась штукатурка. Пыль, свист, треск. На пятом и четвертом этажах горели деревянные перегородки, потолки и полы. Огонь начал проникать на второй этаж, и здесь стало жарко.

Отряхивая с плеч густо оседавшую белую пыль, вытирая пот с разгоряченных лиц, бойцы отбивали третью атаку противника. На этот раз ему удалось частью сил преодолеть улицу, залечь в канаве. Вражеские гранаты стали залетать в окна…

А сверху припекало все крепче и крепче. Уже пылал третий этаж, пламя «выедало» потолки в комнатах второго. Падали горящие доски, едкий дым заполнил весь дом, спирал дыхание, его плотная пелена мешала вести прицельную стрельбу по немцам.

— Настоящее пекло! — Малехин потянул меня от окна в прихожую, затем — на первый этаж. — Надо подаваться отсюда, а то поджаримся, как на сковородке.

— Пожалуй, единственный выход.

— Выхода два: назад или вперед.

Вперед!? Неужто он всерьез?

— Смольянов! Выводи людей вниз, — крикнул ротный. — Всех до единого. Раненых — в подвал!

Рота спустилась на первый этаж. Лейтенант Малехин собрал взводных командиров.

— Решение такое, — сказал он. — Дружно ударим по фрицам и на плечах у них ворвемся в дом напротив. Никаких шумовых эффектов, никаких «ура». Сосредоточить по отделению у каждого окна. Со мной у двери — Смольянов. Гранатами — по тем, что в канаве, и — вперед!

Все произошло в считанные минуты и так, как предрешил Малехин. Немцы не ожидали контратаки, а ее молниеносность обеспечила успех. Стоя у двери, я лишь успел заметить мелькнувшие через улицу полусогнутые фигуры бойцов, и они исчезли в подъездах противоположного продолговатого здания. Там послышались частые взрывы гранат, автоматные очереди.

Гитлеровцев сперва загнали на верхний этаж, а полчаса спустя с ними было покончено.

Бой на какое-то время умолк. Теперь провожатого мне не потребовалось: я возвращался с передовой с санитарами, выносившими раненых…

Примерно через неделю, снова возвращаясь с переднего края, оказался я на этой улице. Здесь уже было относительно тихо: линия огня продвинулась дальше на север. Здание выгорело изнутри, пустая коробка просвечивалась насквозь через выбитые окна. А на стене дома, что напротив, бросалась в глаза надпись белыми буквами:

«В этот дом первыми ворвались ефрейтор Мурасов, красноармейцы Юрьев и Чоп».

Из писем

26 марта

У меня интересное событие. Уже два дня подряд получаю по 10-15 писем из Черемхова. Пишут девушки, женщины, целые коллективы и даже хлопцы из сапожной мастерской «Ангара». Дело в том, что моя «Песня о встрече» каким-то образом попала на страницы «Черемховского рабочего» и вызвала у читателей лирическую лихорадку. Вот и засыпали землячки меня письмами. Письма очень хорошие и смешные. Есть и серьезные — плакать хочется. Это от тех, кто потерял своих любимых на войне.

Уже две ночи отвечаю своим корреспондентам. А письма из Черемхова все поступают и поступают, пошли также из окрестных населенных пунктов. Сегодня получил из Иркутска и поселка Свирска. Все благодарят за стихи и просят обязательно им ответить.

И ни разу не ошибся…

Редакция «дивизионки» наряду с выпуском газеты издавала серию листовок «Наши герои». Одна из них, поведавшая о подвигах сапера старшего сержанта Сергея Кунучакова, у меня сохранилась. Время наложило на нее свою печать: бумага поблекла, на сгибах потерлась, шрифт утратил четкость.

…Старший сержант Сергей Кунучаков одним из первых в дивизии получил орден Славы. Еще на Дону ходили по окопам рассказы о мужестве и боевом мастерстве сапера. Потом он отличился в боях на Курской дуге, при форсировании Днепра и Вислы. Наша газета не однажды писала о Кунучакове, но мне довелось встретиться с ним лишь в конце воины в осажденном Бреслау, когда поручили сделать о нем листовку.

Свидеться с Кунучаковым оказалось непросто. В одном из подвалов полуразрушенного дома разыскал я командира саперной роты — немолодого уже, грузноватого старшего лейтенанта. Он сидел на венском гнутом стуле у массивного квадратного стола, придвинутого к зарешеченному сплюснутому окошку. С улицы падал тусклый свет, мутно отражаясь на коричневом полировке широкой столешницы.

Старший лейтенант отодвинул газету, пробасил: