И прежде, чем солнце перевалило полуденную вершину, в небе показался большой орел, и он принес весть о сбывшейся надежде от лордов Запада, восклицая:
И люди пели на всех улицах Города.
Наступившие дни были золотыми, весна и лето соединились и пировали на полях Гондора. Быстрые всадники привезли от Кайр-Андроса сообщения обо всем, что случилось, и Город готовился к прибытию Короля. Мерри был вызван и уехал с телегами, которые везли припасы в Осгилиат и оттуда кораблями к Кайр-Андросу. Но Фарамир остался — окончательно поправившись, он принял на себя власть и наместничество, хотя и ненадолго. Его обязанностью было подготовить все для того, кто его сменит.
И Эовин не спешила уезжать, хотя брат просил ее прибыть на поле Кормаллен. Фарамир дивился этому, но он редко видел ее, отвлеченный множеством неотложных дел. Эовин по-прежнему жила в Домах врачевания и в одиночестве бродила по саду. Лицо ее вновь побледнело, и казалось, во всем Городе она одна была нездорова и печальна. Смотритель Домов забеспокоился и поговорил с Фарамиром.
Фарамир пришел, и они опять стояли вдвоем на стене. И он спросил ее:
— Эовин, почему вы задержались здесь и не отправились в Кормаллен за Кайр-Андросом, где вас ожидает ваш брат?
И она сказала:
— Разве вы не знаете?
Но он ответил:
— Могут быть две причины, но которая из них истинная — мне неведомо.
И она сказала:
— Я не хочу играть в загадки. Говорите яснее.
— Как вам будет угодно, леди, — согласился он. — Вы не пошли, потому что вас звал только ваш брат, и присутствие лорда Арагорна, потомка Элендила, в его торжестве теперь не принесет вам радости. Или же потому, что я не пошел, а вы хотите оставаться рядом со мной. А может, верны обе причины, и вы сами не можете решить, которая важнее. Эовин, любите ли вы меня, полюбите ли когда-нибудь?
— Я желала быть любимой другим, — ответила она. — Но мне не нужна ничья жалость.
— Это я знаю, — сказал он. — Вы желали любви повелителя Арагорна. Он велик и могуществен, а вы хотели славы, хотели подняться над всеми, кто ползает по земле. Он казался вам восхитительным, как великий полководец юному солдату. И он действительно величайший из людей. Но когда он ответил вам лишь пониманием и жалостью, вы не захотели ничего, вы искали доблестной смерти в бою. Посмотрите на меня, Эовин.
И Эовин смотрела на Фарамира долго и пристально, и Фарамир сказал:
— Не презирайте жалости, идущей от всего сердца, Эовин! Но я не предлагаю вам моей жалости. Вы благородная и доблестная леди и сами заслужили славу, которая не будет забыта; и вы прекрасны — я думаю, даже в эльфийском языке не найдется слов, достойных вашей красоты. И я люблю вас. Прежде я сочувствовал вашей скорби. Но теперь, будь вы и вовсе беспечальной, без страхов и несбывшихся желаний, будь вы благословенной королевой Гондора, я все равно любил бы вас. Эовин, любите ли вы меня?
И сердце Эовин переменилось, или же она наконец поняла его. Вдруг холода отступили, и солнце озарило ее.
— Я осталась в Минас-Аноре, Башне Солнца, — сказала она, — и вот Тень отступила! Я не желаю больше ни быть девушкой-воином, ни соперничать с великими всадниками, ни находить радость в песнях о смертельных схватках. Я хочу быть целителем и любить все, что растет. — Она снова посмотрела на Фарамира. — Я больше не мечтаю стать королевой.
И Фарамир весело рассмеялся:
— Это хорошо, ведь я не король. Но я женюсь на Белой Леди Рохана, если она согласна. И если так будет, мы перейдем реку и в счастливые дни заживем в прекрасном Итилиене и разобьем сад. Все станет расти с великой радостью, если придет Белая Леди.
— Значит, я должна буду оставить свой народ, сын Гондора? — спросила она. — И ваши гордые люди станут говорить о вас: «Вот идет лорд, сумевший приручить дикую девушку с Севера! Разве не мог он выбрать себе женщину нуменорской расы?»
— Не мог, — сказал Фарамир, и заключил ее в объятья, и поцеловал под ясными небесами, и его не заботило, что они стоят высоко на стене и многим видны отсюда. И многие действительно видели их и свет, исходивший от них, когда они спустились со стены и пошли рука об руку к Домам врачевания.