Возвращение Мастера и Маргариты

Мара не стала говорить, что в любом случае для нее этот вечер не более чем дружеское обязательство и к веселью она отнюдь не стремится. Встретившись с ней взглядом, Белла едва заметно подмигнула бровью.

Она сидела рядом с Альбертом Владленовичем, возглавляя пиршество. По другую сторону от юбиляра вертелся и что–то громко вещал забавный персонаж, привлекающий общее внимание. Прежде всего, пиджаком из какой–то театральной парчи и забавнейшей внешностью, смахивавший то ли на актера Гарина в роли короля из "Золушки", то ли на "всероссийского старосту" Калинина. Явно кого–то напоминала бородка клинышком, острый хрящеватый нос, оседланный поблескивающим пенсне, мелко вьющиеся темные, похоже, крашенные волосы, стоящие над узким черепом жесткой копной. Недюжинная эксцентричность бородача заявляла о себе в размашистых жестах, норовящих совершить неловкость – задеть локтем юбиляра, смести со стола серебряный прибор, смахнуть соусник с тележки официанта, проявлялась в смехе, слишком громком и неуместном, в беспардонной яркости пышного шейного платка и ниспадающего углом из нагрудного кармана серебристого пиджака платке. Комедийный персонаж из оперетты или водевиля.

– Понравился? – перехватил взгляд Мары брюнет.

– Забавный. Лицо, приближенное к юбиляру?

– Ко всем нам, очаровательнейшая. Впрочем, его окучивает Альберт Владленович. А статисты должны изображать довольство. Это вовсе не трудно, девочка. Внимательно взглянем на стол.

– Красиво.

– Изысканно! Обратите внимание на это огромное блюдо. Клумба, букет, натюрморт! Потрясающая колористическая гамма. Коричнево–бежевые треугольнички изваяны из утиной печени, темные плитки – из копченой утиной грудки, звездочки желе из портвейна. А румяные бриоши среди овощной бахромы манят взор, словно белый гриб в нежной траве. – Он со знанием дела смачно цыкнул. – Здешний шеф рисует эскизы, прежде чем составлять блюда. Виртуоз композиции. Какой изыск форм!

– Чувствую себя как на экскурсии в Третьяковке, – Мара улыбнулась соседу. – Простите, я не расслышала, как вас зовут.

– Везун. Это фамилия. Откликаюсь на имя Гарик.

– Мара.

– Звучит вполне аппетитно. С привкусом лаванды, лимонной или перечной мяты. Прохлада и горечь.

Загрузив тарелку, Гарик энергично ел.

– Ничего, если я буду жевать в процесс беседы? В самолете проспал обед, полутруп от усталости, но обаятелен и весел. Что требуется для ощущения полного счастья? Красивая женщина, манящий стол, удачно завершившееся дело. У меня все есть.

– Тсс! Старикан в пенсне будет говорить речь, – остановила соседа Мара.

Взгляды застывших с набитым ртом гостей устремились в сторону поднявшегося джентльмена. Он оказался высок ростом, но, как–то нервно передергивал плечами и, вроде, кособочился. В руке тостующий держал бокал, с явным намерением использовать его как микрофон.

– Я буду краток, друзья мои. Мы присутствует при величайшем эпохальном событии. В муках родился гений. Наполеон современности. Которого еще ждет… Которого ждет… – Он дунул в бокал, прислушался к звучанию последнего слова, чему–то очень огорчился. Лицо болезненно сморщилось, из–под пенсне явилась, блеснув хрусталем, слеза. Содрогаясь от нахлынувших чувств, гость махнул рукой и сел. Аплодисменты завершили его впечатляющую речь.

– Цирк, – шепнула Мара. – Это родственник юбиляра?

– Окститесь, полу литовка. Шарль де Боннар – потомок русских эмигрантов–аристократов. Изъясняется он, как слышали, на чистейшем великом и могучем. Махинатор общемировой вездесущности. Где ни появишься – Европа ли, Америка, или вовсе – Занзибар, – затеваются какие–то акции, фонды, возникают сказочные пожертвования, инвестиции. В деловых кругах Боннара знают все, его имя произносят с придыханием и загадочно поднимают брови, словно знают про него нечто жутко значительное, не подлежащее разглашению. Новый, супер–деятельный Хаммер. И, как мне кажется… – Гарик повел крупным носом. – Пахнет серой!

– Понятно. Банкет, в сущности, затеян ради этого господина.

– В основном. Вообще, куда ни поверни шею – сплошные странности. Боннара этого я в глаза не видел. А он, едва о банкете узнал, сразу поинтересовался: "Игорь Везун будет?" Шеф меня экстренным порядком из Норвегии вытащил, я примчался – не одет, не брит… Кинулся к интересовавшейся мною персоне, а она посмотрел на меня, как сквозь стекло, промычала нечто невнятное и отвернулась! С какой стороны я ему сдался – ума не приложу. Если только, как знаток сего заведения. Этот домик – мое хобби. Черт–те откуда страстишка завелась – похаживать сюда, подмечать, изучать… Может, я из роду Олсуфьевых, выстроивших этот особнячок сто лет назад? Впоследствии в нем произошло много интересного и, особенно, с тех пор, как дом стал писательским клубом. Помните: "Порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка"? Грибоедов это, милая моя, тот самый МОССОЛИТ, – со значением произнес Гарик.

– Знаю. По роману Булгакова… – Мара смутилась, что столь слабовато информирована о знаменитом доме. – Но ведь Коровьев и Бегемот на прощанье спалили его.