Возвращение на родину

— Дедушка. Он сегодня ходил по своим делам и на обратном пути нагнал одного человека, и тот ему рассказал, что у них там, внизу, какая-то свадьба расстроилась. Дедушка подумал, уж не твоя ли, а я сразу поняла, что твоя.

— Кто-нибудь еще знает?

— Наверно, нет. Дэймон, теперь ты понимаешь, почему я зажгла мой сигнальный огонь? Разве я могла бы, если б думала, что ты уже стал ее мужем? Такое предположение оскорбительно для моей гордости.

Уайлдив промолчал: было ясно, что он именно это и предполагал.

— Нет, ты в самом деле думал, что я уже считала тебя женатым? — повторила она с жаром. — Вот как ты несправедлив ко мне! Честное слово, мне даже трудно себе представить, что ты мог такое про меня подумать!.. Дэймон, ты не стоишь моей любви — я это понимаю и все-таки люблю… Но все равно, пусть! Видно, и эту обиду придется снести от тебя. — И, видя, что он не пытается оправдаться, она добавила с тревогой: — Скажи — ведь правда ты был не в силах меня покинуть и теперь опять будешь любить меня по-прежнему?

— Ну понятно, а то зачем бы я пришел? — раздраженно ответил он. Только это не большая заслуга с моей стороны — быть верным тебе после твоих любезных речей о моем ничтожестве: это я мог бы сказать сам о себе, а в твоих устах оно не очень-то деликатно. Да что поделаешь, сердце у меня слабое, это мое проклятие, вот и приходится так жить и выслушивать женские попреки. Это и довело меня до того, что я из инженеров стал трактирщиком, а до чего еще докачусь, не знаю! — Он мрачно смотрел на нее.

Она поймала его взгляд и, откинув шаль, так что свет от костра озарил ее лицо и шею, сказала с улыбкой:

— Во всех твоих путешествиях видал ты что-нибудь лучше?

Юстасия была не из тех, кто идет на риск, не имея уверенности в победе. Все еще глядя на нее, он сказал негромко:

— Нет. Не видал.

— Даже у Томазин Ибрайт?

— Томазин милая и простосердечная девушка.

— Что мне до нее! — воскликнула она, вдруг вспыхнув гневом. — Какое она имеет значенье? Сейчас есть только ты и я, и больше ни о ком не надо думать. — И, глядя на него долгим взглядом, она продолжала уже спокойно, но с прежним таинственным жаром в голосе: — Неужели я должна исповедаться тебе в том, что женщины всегда скрывают? Признаться, какой несчастной я чувствовала себя два часа назад, когда думала, что ты женился на ней?

— Прости, что я причинил тебе боль.

— А может, это не только из-за тебя, — сказала она с лукавой усмешкой. — На меня иногда находит. Должно быть, это у меня в крови.

— Ипохондрия.

— Или это оттого, что кругом все так мрачно. Когда я жила в Бедмуте, мне всегда было весело. О, счастливые, счастливые дни в Бедмуте! Но теперь и на Эгдоне станет веселее.

— Надеюсь, — хмуро ответил он. — Ты понимаешь, вечная моя возлюбленная, какие последствия будет иметь твой сегодняшний призыв? Я опять буду приходить к тебе на свиданья на Дождевой курган.

— Конечно.

— А ведь когда я шел сюда, я имел твердое намерение попрощаться с тобой раз и навсегда и больше уж никогда не видеться.

— Ты, кажется, считаешь, что я должна еще благодарить тебя за это? — сказала она, отворачиваясь; негодование проступило в ее чертах, как подспудное пламя. — Можешь приходить на курган, если тебе угодно, но меня там не будет; можешь звать меня, но я не услышу; и соблазнять меня своей страстью, но я тебе не предамся!

— Ты это и раньше говорила, душенька. Но такие, как ты, редко держат слово. Да и такие, как я, тоже.

— Вот что я получила за все свои старанья, — прошептала она с горечью. — И зачем только я пыталась тебя вернуть? Знаешь. Дэймон, иногда у меня в душе словно борются два чувства. Бывало, ты меня обидишь, а я потом успокоюсь и думаю: «Да что же это я держала в объятьях — человека или клок тумана?» Ты хамелеон, Дэймон, и сейчас показываешь мне свою самую дурную окраску. Уходи, или я тебя возненавижу.

Он несколько секунд рассеянно смотрел в сторону Дождевого кургана, потом сказал таким тоном, как будто все это его очень мало трогало:

— Да, пойду уж домой. Так ты хочешь меня видеть?

— Если ты признаешься, что не женился на ней потому, что меня любишь больше.

— Это, пожалуй, была бы плохая политика, — сказал он с улыбкой. — Ты слишком бы ясно увидела пределы своей власти.

— Нет, ты скажи!

— Да ты же сама знаешь. — Где она теперь?

— Не знаю. И вообще не хочу сейчас говорить о ней. Я не женился, я пришел, послушный твоему зову. Довольно с тебя и этого.

— А я зажгла костер просто потому, что мне было скучно и я подумала: все-таки это маленькое развлеченье — восторжествовать над тобой, вызвать тебя из мертвых, как эндорская волшебница вызвала Самуила. Я решила, пусть он придет — и вот ты пришел! Я доказала свою власть. Полторы мили сюда да полторы обратно — три мили в темноте ради меня. Это ли не доказательство власти.

Он покачал головой.

— Я слишком хорошо знаю тебя, моя Юстасия, слишком хорошо! Нет ни одной нотки в твоем голосе, которая не была бы мне знакома. Это горячее сердечко не могло холодно сыграть со мной такую шутку. Я видел в сумерках какую-то женщину на Дождевом кургане. По-моему, я позвал тебя еще раньше, чем ты меня.