Возвращение‌ ‌«Пионера»

На экране правда появилась съемка какой-то демонстрации — такие показывали в сюжетах «Международной панорамы» из Вашингтона или Сеула. Какая-то толпа что-то кричала хором, выкидывая в такт кулаки, будто чилийские патриоты. На них бросился строй фигур инопланетного вида, с размаха лупя кого попало блестящими черными палками, видимо, резиновыми. А это что такое вообще, хотел спросить я обалдело, но кадры снова сменились на менее четкую замедленную съемку. Девушка в центре экрана, наверное, та самая, которую сейчас неласково таскали носом по асфальту, без замаха швырнула что-то тускло блеснувшее — этот нечеткий предмет кто-то будто бы обвел красным фломастером прямо по пленке, — и тут же кружок скрыла набежавшая черная спина. Потом этот кусочек показали еще раз, на нормальной скорости: девушка выбросила руку, что-то блеснуло, изображение перекрыла черная спина. И два полицейских повели окровавленного товарища — опять кадры, которые прокрутили полторы минуты назад.

— Во дают, — сказал я удивленно.

— Что такое? — спросила Инна.

— Это не она ему башку разбила. У нее что-то легкое очень, граммов на пять-десять, пластиковая игрушка или там, не знаю, стаканчик, бутылка. Смотри на траекторию, эта штука плотность воздуха одолеть не может, она до этого чувака не долетела даже. А голову разбить не смогла бы, даже если бы такой фигней час со всей дури в одно место стучали.

— А зачем тогда это показывают? — спросила Инна. — Ну, если любой может понять, что это неправда? Да хоть бы и правда — зачем ее так тащить? И зачем. Это. Показывать?

— Политика запугивания населения, как в Штатах или ЮАР, — сказал Олег. — Значит, здесь так теперь.

Я сказал:

— Блин, ну мы, что, жизнь по телику будем изучать?

— По телику хотя бы по башке не дадут, — пояснил Олег, странно улыбаясь.

— Не ссы, Маняша, Москва наша, — сказал я. — Ой, Инн, прости. В смысле...

Телефон зазвонил. Я опять вздрогнул, присел и схватил трубку.

Уже знакомый голос сказал:

— Я перед дверью. Откройте, пожалуйста.

Мы вывалились в прихожую, переглянулись, улыбаясь, торопливо, мешая друг другу, оттянули защелку и обомлели.

Дверь открылась, и вошел Обухов.

Паспортный стол

Очередь тянулась за угол и скрывалась за углом высокого капитального забора монастыря. Бабушек в очереди было меньшинство — в основном тетушки в платках и дядьки вполне итээровского вида. У каждого в руке была пара-тройка пустых пластмассовых баклажек литров на пять.

— Это две тысячи двадцать первый год? — уточнила Инна, отвернувшись от окна.

— Ну да, — сказал Денис. — Видишь же, я в маске.

Он оттянул и отпустил, щелкнув резинкой, спущенную под подбородок голубую повязку медицинского вида.

— Но это не из-за кометы, а против вируса, опасного, но не очень смертельного? — уточнил и я. — А святая вода против него помогает?

— Есть и такое мнение. Но лучше спирт, причем строго не внутрь. А снаружи маску. На улице и в магазинах тоже надевайте, а то штрафанут.

— Не отменили все-таки деньги.

— Я бы сказал, наоборот. А что, должны были?

— То есть мне пятьдесят, — не совсем в тон мне продолжила Инна.

Я тревожно посмотрел на нее, а Денис весело подтвердил.

— Пенсия-то будет? — спросила Инна, пытаясь улыбнуться подрагивающими губами.

— А перенесли пенсию, обломись, старушка, — сказал улыбаясь Денис.

Он ничего не понимал.

Инна зажмурилась, сквозь ресницы выдавились капельки.

— Не одна ли малина, будет, не будет, — сказал я решительно. — Другое фигово...

— Что нам Героев не дадут? — спросил Олег самым глумливым голосом.

— С фига ли это?

— У них тут, вишь, капитализм, президент, как в Америке, полиция. Советского Союза нет. Значит, и героев нет.

— С фига ли это? — повторил я уже громче, спохватился и пробурчал: — Врешь ты все, и спишь ты в тумбочке.

Денис засмеялся и сказал:

— Вот теперь точно слышу, что вы из прошлого тысячелетия. У меня батя так говорил.

— Смотри и учись сынок, — пробормотал я.

Денис, собака такая, услышал.

— Хорошо, папаша. Я думал, вы крупнее.

— Мы думали, нас ждут, — вдруг сказал Олег.

Денис смотрел на него так долго, что я чуть не рявкнул: «На чай свой смотри!» Не рявкнул только потому, что рявкать Обухову в лицо — ну, в профиль — не умел и не захотел бы учиться. А у Дениса было лицо деда, один в один, только моложе лет на пятнадцать.

Голос вот был другим, повыше, фигура тоже — и повыше, и поуже. Это позволяло расслабиться — и заставляло тосковать.

Денис сказал наконец:

— Так ждали. Знаешь, как ждали.

— Мы поняли, — сказала вдруг Инна.

Обухов ждал нас до последнего, а когда понял, что не дождется, рассказал все внуку — с сыном у него отношения как-то не ладились — и взял обещание, что тот все запомнит и сделает, как только узнает о нашем прибытии — то есть получит сигнал о том, что кто-то вошел в квартиру, которую Обухов купил и оформил на имя Олега сто лет назад, а потом на всякий случай прописал здесь внука Дениса. А Денис жил то в Москве, то в Германии…

«Служил?» — уточнил Олег понимающе.