Возвращение в Сонору

Я знала: все хуже и хуже. Незаметно, постепенно, но неуклонно койоты сдавали свои позиции в нашем районе. Конечно, банды шакалов еще не осмеливались грабить лавки койотов, и ни один наркодилер не рисковал продавать дурь нашим детям, но один Гичи знал, чего нам это стоило. Все меньше рождалось детей, а к тем, кто уже родился, все реже приходили духи. Здесь, среди стекла и асфальта, мы утрачивали связь с духами и превращались в обычных людей — беззащитных, слабых, подчиняющихся силе денег.

— Ширики уже встает. Просил еще раз передать «спасибо».

— Не за что. Все свои.

Ширики был одним из моих пациентов. Как раз три дня назад я удалила семь грамм лишнего железа из его организма.

— Он сильный волчонок, хорошая регенерация.

— Не скромничай, Лина. Не знаю, что было бы с парнишкой, если бы не ты.

Ширики просто не повезло, он оказался случайной жертвой разборок между Латин Кингз и Черными Пантерами. На мой же искушенный взгляд и те и другие были не пантерами и королями, а позорными скунсами, стреляющими в детей. Гичи на руках принес мальчика ко мне, даже не попытавшись вызвать скорую. К сожалению, человеческая медицина имела один серьезный недостаток — большинству обитателей Восточного Харлема она была не по карману.

А месяц назад, неизвестные несколько раз ударили ножом Канги, и ему помочь я не успела.

— И все-таки, мы вымираем, Лина. — Со стороны могло показаться, что Гичи разговаривает с золотистой жидкостью в своем стакане. — Без нашей земли у нас нет сил, а землю у нас отобрали. Через двадцать лет мы превратимся в обычных… людей.

Судя по тому выражению, с которым койот выплюнул это слово, даже сама мысль о такой возможности была ему невыносима. И с этой мыслью он просыпался и засыпал каждый день. Как и я. Как и многие другие койоты Восточного Харлема.

* * *

Отказавшись от предложения Гичи проводить меня до дома, я медленно шла по темной улице и на ходу жевала буррито. Мясной фарш, пережаренный с красным перцем, чесноком и смешанный с томатами и черным рисом — пальчики оближешь. И еще Энрике добавлял туда какую-то травку, которая неуловимо меняла весь вкус. Ее якобы выращивала его жена прямо дома на подоконнике. Ну, погоди, хитрец, я все равно разгадаю, что ты сыплешь в свое варево.

Дунул легкий ветерок, и я прислушалась. Сквозь аппетитный аромат мяса пробивался другой запашок — острый и хищный. Секунды мне хватило, чтобы сунуть буррито в зубы и закинуть сумку за спину. Еще две — чтобы по стене взлететь на нижнюю площадку пожарной лестницы. Выше можно было подняться по железным пролетам.

— Кто здесь?

Ответа не последовало, но ветер шептал — здесь кто-то есть.

— Глупо прятаться, я тебя уже почуяла.

В круг, очерченный светом фонаря, вышел… ягуар. Настоящий ягуар посреди Манхаттаса! Огромный! Страшный! Бесшумно переступая лапами по асфальту, он подошел вплотную к стене, и уселся, словно говоря: куда ты от меня денешься?

— Хочешь меня съесть? — Я бросила ему остатки буррито. Ягуар понюхал еду, затем снова уставился на меня. — Не советую. Я не съедобная. Заработаешь понос.

Поднявшись по лестнице наверх, я перебралась через парапет на крышу, затем на другую крышу, и еще, и еще, и скоро была дома. Для этого всего и нужно-то было — спуститься с крыши по стене к приоткрытому окну нашей с Квентин квартиры. Я часто так ходила.

Глава 21

ЛИНА

В пять утра город уже не спал. По улочкам катили фургоны, развозя по магазинчикам молоко. Из пекарен тянуло запахом свежего хлеба. А с крыши дома в нескольких кварталах отсюда можно было разглядеть кишащих на улице Сина-тауна людей-муравьев. Этот район вообще никогда не смыкал глаз.

Я встряхнулась, заранее радуясь ежедневной пробежке. Ничто так не заряжает тело и душу для нового дня, как один час утреннего паркура. Максимальная концентрация, максимальная свобода.

Но сначала я прошла до 125-й улицы, затем свернула в узкий тупичок между пивнушкой и секс-шопом и опустилась на корточки перед красным спальным мешком. Обитатель мешка не подавал признаков жизни, но я знала, что проснется он не раньше, чем часа через два. Будить его я не собиралась, просто принесла завтрак.

Его звали Дон. Дон Грант. Юридическая школа в Бостоне, тридцать лет работы в «Фонде Рокфеллера» — «детка, я просрал половину своей жизни, лучшую половину!». В один прекрасный день Дон вышел из парадной дома номер один по пятой авеню, где жил последние десять лет, сбросил с плеча сумку с ноутбуком, накрыл урну кожаной папкой с документами и был таков.

Я познакомилась с ним через два дня после переезда в Восточный Харлем. Несколько потрепанный жизнью джентльмен элегантным жестом приподнял над лысой макушкой ковбойскую шляпу и отвесил мне поклон, которому вполне мог позавидовать какой-нибудь маркиз в атласном камзоле. Я резко остановилась посреди тротуара, судорожно нащупывая в кармане никелевую монетку.

— Не трудитесь, мадмуазель, — сказал Дон. — Я не торгую добрым к вам расположением.