Возвращение в строй

- Он-то ничего. Предлагал летать парами, а не тройками. Да мы так и летали. Предлагал не жаться к бомберам при сопровождении, а маневрировать, - и Северов показал маневр руками. – Обвинили в больших потерях, хотя он предупреждал о них, в преклонении перед немецкой техникой и тактикой. У нас в эскадрилье потери были самыми маленькими в полку, а результаты – лучшими. А признать его правоту, значит признать свою вину тем, кто его обвиняет. А после того, как меня сбили и комэска арестовали, в эскадрилье два самолета и осталось. Вот я и переживаю, как там ребята без меня. Не обижайтесь, Иван Кузьмич, но я все-таки истребитель! У меня зазнайства ни перед вами, ни перед бомберами нет. На войне каждый свое дело делает. Но кавалеристу в саперах трудно привыкнуть, да и надо ли.

Баранов вздохнул, налил себе и Ковчину:

- Давай, Сережа, выпьем за нашего второго пилота. Пока нашего. Я ведь чувствовал, что ты у нас не задержишься. Я же полжизни в небе, такое не объяснить нелетающему человеку. Когда будет можно, пиши рапорт на перевод обратно в истребительную авиацию, я поддержу, поговорю с начальством.

Два дня в Москве пролетели быстро, но обстановка не располагала к посещению театров и музеев. Прошлись по Москве, зашли к знакомым Ивану Кузьмичу артисткам. Те не эвакуировались, остались в городе, так что посидели хорошо. Стол был небогатый, собрали из чего было, артистки душевно пели песни, правда, в основном грустные. Все внимание было к Баранову и Ковчину. Орденоносцы (у Ковчина тоже был «Знак Почета»), заслуженные летчики, облетевшие весь Союз, сейчас летают в тыл врага. Баранов неплохо пел, Ковчин хорошо играл на гитаре, тоже пел. Младший лейтенант, хоть и с высоким боевым орденом, на их фоне был не особо заметен, да Олег и не собирался привлекать внимание. На ночь остались у артисток (куда же вы на ночь глядя, комендантский час, патрули…). Северов удобно расположился на роскошном кожаном диване, остальные уединились в других комнатах. Олег их нисколько не осуждал, наоборот, был рад, что «старички» немного расслабятся. Да и артистки, молодые женщины около тридцати, выглядели стосковавшимися по мужской ласке. На утро мужики выглядели немного смущенными, ведь Олег ночевал один, но тот дал понять, что вполне всем доволен и нисколько не в обиде. Оставив артисткам консервы и шоколад, полученные в пайке, авиаторы засобирались домой – на аэродром.

Полк летал много, и не просто много, а очень. Полетных заданий хватило бы на целую дивизию. С каждым полетом Олег чувствовал себя за штурвалом все более уверенно, командир экипажа его хвалил. С радионавигацией по имеющимся приборам тоже постепенно разобрался, дело оказалось не таким уж сложным для человека, налетавшего в прошлой жизни не одну тысячу часов. Определенную трудность представлял ночной образ жизни, работали-то в основном в темное время суток. Пока выручало то, что темноты хватало, день в конце декабря короткий. Погода тоже не баловала, но работали практически каждый день, вернее, ночь, а если недалеко, то и не один раз. Экипаж Олегу очень понравился, замечательные люди, но мысли вернуться обратно в истребительную авиацию он не оставлял. Темперамент не тот, да и выпустить по врагу очередь из пушек и пулеметов очень хотелось. А пока у Северова была прекрасная возможность попрактиковаться в полетах ночью и в сложных метеоусловиях. Собственно, такого опыта из прошлого у Олега хватало, проблема была в примитивном техническом оснащении, никаких оптико-локационных систем, спутниковой навигации и т.п. Этот опыт явно был нелишним, так что Олег по поводу своего вынужденного пребывания в транспортной авиации больше не переживал.

Северов подружился с экипажем Баранова, отношения с другими летчиками также были хорошими, но Олег очень часто вспоминал своих друзей из 12 полка – Игоря Ларионова, Лешу Бабочкина и Каху Баргадзе. Всех, кто был еще жив из его эскадрильи на момент вылета в тот злополучный полет. Беспокоился и за ребят из своей эскадрильи 101 бомбардировочного. За Сашку Ларина, который неизвестно, жив ли, за других ребят, которые остались там, под Подольском. Впрочем, философски говорил себе Северов, на то и война. Сам же для себя он решил, что все складывается не так уж и плохо. Ведь удалось сохранить жизнь генералу Петровскому, который являлся, безусловно, очень талантливым военачальником. Воля и талант даже одного генерала могут существенно влиять на ход войны. Примером тому может служить Георгий Константинович Жуков. Его влияние на положение под Ленинградом, на битву за Москву очень велико. А ведь Северов вытащил из плена еще и генерала Снегова, который также не был простым исполнителем воли вышестоящего начальства. Его действия в самом начале войны, под Перемышлем, характеризуют его с самой положительной стороны. И еще Олег очень часто вспоминал своего кота. Как там без него Валера?