Возвращение в Терпилов

Прихожая квартиры, где произошло убийство, оказалась узкой, бедной кубатуркой с истёртыми полами, стенами, обклеенными затрапезными выцветшими обоями, и двумя платяными шкафами, тоже очень старыми и ветхими. Тут было людно – двое полицейских, переминаясь с ноги на ногу, беседовали у застеклённой двери кухни, и ещё один сержант допрашивал понятых, видимо, соседей жертвы – старуху в туго повязанном ситцевом платке и мужчину с испитым иссиня‑чёрным лицом, в грязном пиджаке, накинутом на голое тело. Моё появление привлекло общее внимание: разговоры немедленно прекратились и все пять голов синхронно обернулись в мою сторону. Я не нашёлся что сказать, но положение спас вышедший из кухни Николай, который увлёк меня за собой.

– В общем, Игорь, дело такое, – без предисловий начал он, плотно закрыв за собой дверь кухни. – Ты тут походи по месту преступления, побеседуй с понятыми, с ребятами из следственной бригады. А как я освобожусь, мы тоже поболтаем, договорились?

– Договорились, – согласился я.

– Да ты пьяный что ли? – внимательно присмотревшись ко мне, вдруг сказал Николай.

– Выпил перед сном рюмку коньяку для здоровья, – пояснил я, стараясь держаться как можно увереннее и спокойнее.

Ястребцов окинул меня недоверчивым взглядом.

– Ну что ж, ладно, работай, – с сомнением произнёс он. – Ребят своих я предупредил, что журналист придёт.

– А кто убит? – уже стоя на пороге, поинтересовался я.

– Учитель из второй школы, Королёв. Соседи услышали из квартиры крик и позвонили в полицию. Наряд труп и обнаружил.

– А к убитому мне пройти можно, или там у тебя эксперты сейчас работают?

– Пройти можно, экспертную группу я на утро, на шесть часов заказал. Только не трогай там ничего, будь другом. Это в конце коридора, налево, – прибавил Николай на мой немой вопрос.

Спальня оказалась маленькой комнаткой два на три метра. Вся мебель в ней состояла из старого шифоньера, занимавшего чуть ни половину помещения, и оттого казавшегося неестественно, уродливо огромным и шпонового комода у окна, покосившегося набок таким образом, словно кто‑то сильно ударил по его краю. И дверцы шифоньера, и ящики комода были растворены настежь, по всей комнате в беспорядке валялась одежда. Вероятно, тут торопливо искали что-то… Сам покойник лежал на узкой металлической кровати с медными набалдашниками, которая, видимо, во время борьбы, была вытолкнута на середину комнаты. Это оказался человек лет пятидесяти пяти, худой и длинный как жердь. На коже в области шеи и груди проступали изжелта‑чёрные пятна – следы побоев. Вытянутые вдоль тела руки были перебиты в нескольких местах, на груди виднелись характерные вмятины, свидетельствующие о сломанных рёбрах… На сухом желтушном лице, вопреки ожиданию, застыло не страдальческое, а какое‑то апатично‑брезгливое выражение. Покойный был полностью обнажён, однако нагота не бросалась в глаза – кто‑то аккуратно до пояса укрыл его толстым махровым полотенцем. Эта деталь особенно удивила меня. Странно: бандиты пытают, а затем зверски убивают человека, затем, ища что‑то, в спешке поднимают вверх дном всю комнату. И посреди этого аврала они находят время для того, чтобы позаботиться о моральном облике жертвы?

Осторожно переступая через разбросанные вещи, я подошёл к кровати и склонился над трупом. Пресловутая записка, визитная карточка убийц, лежала рядом с телом, в луже запёкшейся крови. «Хватит взяток!» – разглядел я накарябанную едва разборчивым почерком фразу.

Я ещё раз огляделся кругом. Ветхая рассохшаяся мебелишка, истёртые полы, замызганные обои… Да уж, мздоимство не очень‑то обогатило Королёва… Почему же бандиты поставили его в один ряд с судьёй Обуховым, державшим в кулаке половину города, и миллионером Пахомовым?

Закончив осмотр убитого и сделав несколько снимков места преступления на смартфон, я вышел в коридор, и прямо на пороге столкнулся с одной из понятых – уже замеченной мной старушкой в полушубке, ситцевом платке и валенках на босу ногу. Резко открыв дверь из комнаты, я ненароком сильно толкнул бабку, и она упала бы на пол, если б не ухватилась обеими руками за дубовую вешалку. Подав бедняге руку, я помог ей вернуть равновесие, одновременно рассыпавшись в извинениях. Она молча смерила меня сердитым взглядом своих прозрачных голубых глаз и, резким движением оправив задравшийся при падении подол полушубка, поспешила к выходу. Я кинулся следом.

– Извините ради Бога, можно поговорить с вами? – нагнал я её в прихожей.

– Не наговорились ещё, что ли? Час с лишком нас здесь держали, – сухо проворчала старуха, поправляя платок перед облезлым зеркалом у двери. – Не молода я уже по ночам тут с вами шастать.

– Я по другому вопросу. Я вообще не из полиции, а из газеты, из «Терпиловской правды». Пишу материал об убийстве. Если хотите, и ваше имя там упомяну.

Но к газетной славе моя собеседница оказалась равнодушна.

– А, тогда тем более нечего мне с вами беседовать. Вон, – раздражённо мотнула она головой в сторону комнаты, – с милиционерами поговорите, мы с соседом, Михаилом Ильичом всё рассказали им, что знали.