Возвращение в Терпилов

Вдруг моё сознание кольнуло неприятное ощущение. Не меньше минуты стоя перед витриной, я краем глаза явственно различил странную серую фигуру, находившуюся метрах в сорока позади меня, рядом с одинокой телефонной будкой у дороги. Неужели слежка? Чтобы проверить это, я пошёл дальше по проспекту, посматривая в попадавшиеся на пути стеклянные витрины. Фигура двигалась за мной. Странно было то, что мой преследователь отнюдь не таился, напротив, казалось, хотел как можно определённее обнаружить себя. Он не сворачивал в переулки, не выглядывал из‑за угла, не пытался слиться с людским потоком, а прямо и настойчиво шагал за мной след в след. На перекрёстке с Солдатской улицей я шмыгнул в зеркальную дверь кафе, и, пройдя помещение насквозь, вышел в другую дверь, которую подметил ещё с улицы – она открывалась в короткий тупик за зданием. Притаившись за деревянными ящиками, наваленными там рядом с мусорными баками, принялся внимательно наблюдать за людьми, проходившими по проспекту. Мой «хвост» так или иначе должен был миновать моё укрытие. В самом деле, минуты через три я заметил человека в сером, туго перетянутом тонким поясом пальто, который, беспокойно оглядываясь по сторонам, прошёл по проспекту.

Я обомлел от изумления: то был редакционный уборщик Прохоров! Но что ему нужно от меня? Неужели же заговорщики поручили ему следить за мной? Да ну, вряд ли… Невозможно поверить в то, что серьёзные бандиты, какими, безусловно, являлись организаторы нападений на Обухова и Пахомова, доверили бы столь важное дело этому бедолаге. Я решился было догнать уборщика, и допросить его с пристрастием, прижав к стенке в какой‑нибудь подворотне. Но в последний момент удержался. Нет, это не вариант. Он, конечно, станет всё отрицать, скажет, что просто шёл по своим делам. А вот я себя скомпрометирую – моя настороженность может показаться подозрительной. Я решил сам проследить за Прохоровым, и, выйдя из переулка, пошагал за ним. Кажется, он был очень раздосадован тем, что упустил меня, и несколько раз взад‑вперёд проковылял по проспекту, заглядывая во все тупики и закоулки, наталкиваясь на прохожих и что‑то недовольно бормоча под нос. Так меня и не обнаружив, он сел в автобус. Поймав попутную машину, я сунул водителю крупную купюру, и приказал ехать следом. Но меня постигло разочарование – всего через две остановки, недалеко от центра, Прохоров сошёл, и направился к редакции «Терпиловки». Я прождал не меньше часа, но больше он из здания не вышел…

Вечером в гостинице я пролистал записи, отыскивая упоминания о Прохорове. Итак, в редакции уборщик в основном общается с Францевым – заходит к тому примерно раз в неделю, чтобы поболтать о своём бандитском прошлом. Сам Францев не очень дорожит этой дружбой – иногда он выслушивает калеку, иногда же довольно бесцеремонно выставляет его вон. Несколько раз я замечал, что Прохоров говорил сам с собой, точно также, как сегодня на проспекте. В беседах между журналистами тоже раз от раза мелькали упоминания об этом вместе с намёками на проблемы его со психикой. Впрочем, о том, что он где‑то лечится ничего, кажется, не известно. Что ещё? Не так давно Милинкевич обмолвился, что видел Прохорова в редакции очень рано утром, разгуливающим в одном нижнем белье. Он предположил, что тот ночует в помещении «Терпиловки». Интересно, это разовый случай, или у уборщика вообще нет своего жилья? Надо было выяснить это, и вообще разузнать всё, что возможно – откуда он, где родился, где вырос, как попал в банду, какую роль играл там, и как очутился, наконец, на своей унизительной должности в редакции. Он явно что‑то знает о происходящем, и этим обязательно надо воспользоваться.

Сделав необходимые пометки, я откинулся на спинку стула, и около получаса просидел в кресле, сложив руки на груди и задумчиво глядя в точку перед собой… Странно, но чаще и чаще мне казалось, что всё, происшедшее в последние дни – и случай в особняке, и сегодняшняя история с Прохоровым, и сами убийства – все эти события имеют какой‑то общий центр, некую черту, объединяющую их в одно целое. И мне думалось почему‑то, что разгадка тайны совсем рядом, и она куда проще, чем чудится сквозь напущенный кем‑то туман…