Возвращение в Терпилов

– Что такое? – забеспокоился Саша, по очереди оглядывая девушку и Бориса, не произносивших ни звука. – Вы знакомы? Что случилось?

– Ни…ничего, – с трудом разлепив бледные губы, шепнула гостья.

– Вот так я на женщин действую, – с притворным огорчением вздохнул Францев. – Нет мне счастья в этой жизни!

– Соня… Боря… – растерянно бормотал Саша.

– Мне пора, – вдруг пролепетала девушка и, поспешно развернувшись, ватным спотыкающимся шагом побрела из комнаты.

– Да погоди, я хоть оденусь! – крикнул вдогонку Саша, хватая со стула куртку.

– Вечно он болезных всяких сюда таскает, – на мой недоумённый взгляд пояснил Францев, когда дверь за молодым человеком закрылась.

Глава четырнадцатая. Утренний туман

Отправляясь на назначенную Сашей встречу, я взял такси до окраинной Монинской улицы, и уже через двадцать минут был у места назначения – двухэтажного кирпичного строения с покатой шиферной крышей и изразцовыми ставнями на окнах, придававшими ему старинный вид. Вход в кафе, отмеченный облупленной вывеской, располагался на левом торце здания. По дороге мне пришлось обогнуть отделанный мрамором особняк терпиловского управления «Сбербанка», странно контрастировавший с разбитой дорогой, заброшенными продуктовыми палатками и старыми гаражами. На заборах и ржавых стенах гаражей то и дело попадались произведения местных мастеров уличного арта – шприц с хищно оскаленной пастью на кончике иглы, изъеденная коростой свастика, утопающая в луже крови, скелет, жонглирующий горящими человеческими головами, и тому подобное. Этот депрессивный пейзаж органично дополнялся пустырём, широко раскинувшимся на другой стороне улицы и непролазно заросшим борщевиком, в сухих и высоких стеблях которого уныло стонал ветер.

Толкнув деревянную дверь кафе, я оказался в пропахшем хлоркой узком помещении, тесно заставленном квадратными пластиковыми столиками. На болотного цвета стенах не имелось никаких украшений, кроме бронзовых светильников в форме свечей да двух или трёх обильно засиженных мухами пейзажей. Оглядевшись на входе, я прошёл в конец зала, где вокруг сдвинутых столов, уставленных чайными стаканами и блюдцами с пирожными, сгрудилась компания из трёх молодых людей. Судя по разносившимся по помещению возбуждённым голосам, наперебой спорили. Саша в своём неизменном синем свитере громко доказывал что-то полному лохматому парню лет тридцати, с двухдневной щетиной на обрюзгшем лице, облачённому в застиранную джинсовую рубаху.

– И не будет этого никогда! Бредни либеральные! – подходя, различил я.

– Игорь, здравствуйте! Пришли всё-таки? – бодро поднялся Саша с места при моём приближении. – Мой коллега, Игорь Кондратьев, – пояснил он притихшим спорщикам. – Давайте я вас представлю! Это вот Иван, – энергично выкинул он палец в сторону толстяка в джинсовой рубахе. – Это Иннокентий, – кивнул затем на бодрого вида подростка в чесучовом пиджаке, сидевшего у противоположной стены.

– Игорь, вы садитесь, – придвинул мне Саша пластиковый стул, сейчас ещё люди подойдут… Вить, – обернулся он к парню в костюме, – Олег с Костей будут ведь сегодня?

– Олег на работе, а Костян ближе к девяти обещал, – пожмурился тот, не переставая таинственно улыбаться.

– Ну хорошо, – деловито кивнул молодой человек, кажется, бывший тут как рыба в воде. – Игорь, чтобы не задерживать всех, хочу сразу ввести вас в курс беседы. Короче, мы обсуждаем гибель капитализма как неизбежность…

Молодой человек в чесучовом пиджаке хмыкнул.

– Да, неизбежность! – повторил Саша. – Вы угощайтесь, – коротко указал он мне на стол. И снова накинулся на своего оппонента: – Как либерала тебя это, Кеша, конечно, забавляет…

– Да, забавляет, потому что ты ни одним словом не доказал мне скорое крушение капитализма!

– Нет, ну это очевидный же факт, – солидно пробасил толстяк.

– Для вас, Вань, коммунистов, – да. Загнивающий Запад, погибающая Америка… Но простые факты указывают на то, что капитализм прекрасно здравствует и развивается, – продолжал настаивать чесучовый пиджак. – А вот социализм что-то загнулся везде, где было возможно. СССР, Северная Корея, Монголия, Германия, – демонстративно держа руку перед грудью, загибал он пальцы.

– Предательство, вредительство и подрывная работа Америки, -прогундосил Иван.

– Да какое предательство! – зло рассмеялся Иннокентий. – Сами себя закопали своей грёбаной фанатичностью. Совок – худшее из созданий истории. Даже Саша – и тот говорит, что…

– Да, Кеш, я говорю, но совсем иначе… Давай я сначала про гибель капитализма окончу, а потом и к предательствам этим подступлю, хорошо?

– Ну, хорошо,– милостиво разрешил Иннокентий, и, сложив руки на груди, с насмешливой снисходительностью взглянул на Васильева.