Впереди Авангарда

– Мужики!– Воскликнул Иван Васильевич, писатель мирового масштаба, когда все руки были пожаты и произведены положенные уважительные реверансы. – Пошли вмажем для знакомства. У меня портвешок знатный. Три семёрки. Рыбка сухая. Вобла натуральная, Каспийская. Корефан, тоже писатель, из Туркмении мешок прислал. Да и поправиться мне край как надо. Ждал когда жена свалит на работу. Не даёт, собака, опохмеляться. Хотя, вроде, смерти мне не желает. Бабы! Не поймёшь их! А тут вы! Подарок судьбы.

– А как вы после портвешка писать будете?– удивился Ваня.– Мозг туманится, ручка в руке не держится прочно.

– Ваня, какой дурак тебе такую лажу нашептал?– развеселился Яблонский – Забалуев. – Оно у меня вот тут уже сидит! Писать! Я двадцать три книги опубликовал. Последняя две недели назад премию самую главную в мире взяла. Теперь отдыхаю. Год, не меньше. Пьянка, девки, рыбалка на Волге под Нижним…ну, под Горьким. Короче. С дружками. Там у меня лучшие друзья. Егеря, плотники, кузнец Костя. Чугунный прут на сгиб ломает. Димка- паромщик и два студента с физмата университета Тверского, тьфу ты – Калининского. Вот где жизнь. Мотаемся по всей волге да по Оке на двух моторках. Столько насмотришься- наслушаешься, что на любую хорошую книгу – выше крыши.

– Да, дело ваше писательское трудное, но благородное – Сказал под первый стакан тост Максим Ильич.– Пищу для живота любой колхозник от сохи даст, а вот для ума пищу, философию житейскую, полезнее всех вы даёте, писатели.

Яблонский не возражал и после первого тоста, и после пятнадцатого.

– Вы, мля, напрасно ни одной моей книги не читали.– Он вышел на балкон и закурил.

– Так расхватывают сразу.– Утешил его Ваня.– Пока мы на работе – всё сметают. Но мы обязательно начнём читать. Достроим коммунизм и начнём.

– Такого талантливого писателя книжки надо школьникам в уроки литературы вставлять!– Разошелся Червонный.– И я этого добьюсь.

– Какой там талант!– Ахнул Яблонский.– Ленин с вами, Маркс и Энгельс!

Дурь полная. За меня придумали. Талантливый человек – талантлив во всем. Так же говорят. Значит знают. А я, например, летать не умею. Был бы талантливым – летал бы как воробей хотя бы.

– Ванька, слышь!– Спросила, улыбаясь, Баба- Тэтчер. Она рядом висела над балконом.– покатать его что ли? Пусть поверит в себя! Поймёт, что есть талант.

– А он потом не сиганёт сам с балкона?– Прошептал Иван.– Мы уедем, а он поверит, что умеет летать, да и сиганет. Не будет у нас больше такого писателя.

– Ты, Иван, пойди отдохни малость.– Сказал Яблонский. – Я вот когда сам с собой начинаю беседовать, то спать ложусь на полчасика. И проходит.

– Да я у него это впечатление из мозгов сразу удалю. Он не вспомнит потом.– Успокоила Яга.

Тут Яблонский – Забалуев взмыл над балконом и, расправив руки как крылья, орлом вознёсся над самыми высокими домами. Сделал несколько красивых виражей и через десять минут спикировал на балкон. Мягко, солидно сел. Как орел натуральный. Глаза его ничего не выражали. Рот не открывался, а волос стоял вертикально. Дыбом стоял.

– А Вы говорили, что не талантливый!– Пожал ему обвисшую руку Максим Ильич. – Ещё какой, блин!

– Так. Мне надо поспать.– Яблонский пошел в комнату.– Галлюцинации пошли, а выпили вроде только три по ноль семь.

– Пусть отдохнёт.– Сказала Ивану Яга.– Встанет и ничего не вспомнит. Денег не просите у него. Сам даст. Лучше пусть совет подкинет – как поправить нам коммунизм. Чтобы он правильный был. Сейчас слегка похоже, но это не коммунизм.

И она улетела. Но обещала к вечеру быть на балконе. Червонный с Ваней тоже присели на диван и задремали. Так и прошла половина дня. Новые знакомые сблизились с помощью хорошего портвейна и уже могли считать себя друзьями. Так они и стало, когда к шести вечера все очнулись и собрались на кухне.

– За дружбу!– Поднял стакан писатель.

– За нерушимую и бесконечную – Подтвердил Червонный.

После третьего стакана пошли объятия и откровения.

– А ведь я был простым вагоновожатым трамвая и работал на элитном семнадцатом маршруте, который от Сокольников до Кузнецкого Моста.– Ностальгически всхлипывал Яблонский и утирал широкую слезу кухонной занавеской.

– А я как был дураком из сказки про отца, у которого было три сына, так им и остался. – Тоже пробовал всхлипнуть Ваня, но у него не получалось. Выпил он намного меньше.

– Мне больше всех не пофартило. – Тоже почти натурально рыдал Червонный – Золотов.– Я слесарил на Урюпинском заводе по выпуску болтов на шестнадцать. Ах, как я слесарил! Душа пела и ввысь рвалась! А из меня сделали большого чиновника. Секретаря обкома. Украли, суки, любимое дело.

Он утирал слёзы рукавом как бывший настоящий рабочий.

– Но ничего! При коммунизме это будет моё любимое занятие. Буду точить болты на шестнадцать.

– Для кого?– Спросил сквозь слезы писатель.

– Для народа!– отвечал бывший секретарь.– И во имя народа! А также коммунизма.

Время шло. Вечером заглянула на кухню жена писателя.