Впереди бездна, позади волки

Но пока это «рано или поздно» не наступило, и слёзы прорывались даже в молчании, в котором Эмма прибиралась у бабули в комнате. Сама бабуля сидела на кровати, держа в своих жёлтых лапках затертый сборник стихов. Она мечтательно поднимала брови, улыбалась и трясла седыми кудельками.

— Эммочка, послушай какие прекрасные стихи! «Пора любви! И жажда встречи, неутолимая грядёт…»

— Не хочу я это слушать, — пробурчала Эмма, прервав бабулины порывы. — Не читай. Не хочу!

Но бабуля уже поплыла на своей волне.

— «Роняют тихо слёзы свечи, союз сердец, души полёт!» …Ах, как прекрасно! Эммочка, знаешь, я вспомнила Марселу. Она тоже писала стихи.

— Кто?!

— Марсела!

Эмма застыла с пыльной тряпкой в руке.

— Марсела… — прошептала Эмма, осев у ног бабули. Она смотрела в её глаза, пытаясь понять, в своём ли она сейчас уме или?..

— Бабушка… А Марсела это кто?!

Бабуля выглядела вполне вменяемой.

— Марсела… Марселочка… Я её хорошо помню, как вчера, хоть я и маленькая была. Она нас в войну подкармливала, в подвалах прятала во время бомбёжек… Истории нам такие интересные рассказывала! Про королевства всякие волшебные… Как я любила её слушать! Голос у неё был необыкновенный! Да… Марселочка наша… Сама она в госпитале работала. Как ангел была… Стольких спасла… В том госпитале её снарядом и накрыло… Эммочка, ты куда?

А Эммочка с гудящей головой уже неслась из квартиры, к морю.

Там она лежала на берегу и смотрела в прошитое самолётами — белыми нитями — небо. Если бы у неё были силы кричать, она бы кричала. Но она просто лежала и принимала каждую новую мысль, которая капала ей в мозг, как горячее масло.

Ким ей не врал. Он не кинул её, а ушел, потому что должен был уйти. После того, как она порвала струну. Эта связь событий была очень странной, но тем не менее, предопределенной. Нет струны — нет Кима. Он вернулся туда, откуда пришел. Он вернулся в своё королевство. Он вернулся в своё королевство, потому что он — принц.

Эмма, ты спятила, да? Нет, Эмма не спятила — Эмма приняла решение.

***

— Здравствуйте. Чем помочь?

Эмма только что перешагнула порог музыкального магазина и остановилась.

— Чем могу помочь?

— Здравствуйте. Мне струна нужна.

Продавец с любопытством посмотрел на Эмму. Обе его руки и шея были забиты татуировками, ярко-красная борода, заплетенная в три косы и серьги в ушах… Он профессионально оценил стоявшую перед ним девушку и спросил, уже не сдерживая улыбку.

— Какая струна?

— Я не знаю. Первая, наверное. Или последняя… Я не знаю, откуда считать… Для гитары…

Продавец облокотился на прилавок, приготовившись к длинному интересному диалогу.

— Какая гитара?

Эмма собралась уже окончательно впасть в ступор, но тут сообразила:

— Давайте я вам нарисую.

Продавец без вопросов положил перед ней лист бумаги и карандаш. Эмма, хмурилась и вспоминала, а на бумагу ложились штрихи.

— Вот… Так… Да, здесь так, а вот здесь буквы или знаки… Вот такие… А струна вот тут была.

Продавец уже без всяких улыбок смотрел то на рисунок, то на Эмму. Потом подошёл к двери, закрыл её на ключ, перевернув табличку на «закрыто».

Эмма напряглась.

— Это от случайных свидетелей, — объяснил продавец, чем ещё больше смутил Эмму. — Не беспокойтесь, я вас не обижу — я не самоубийца, если что…

На последней фразе продавец рассмеялся как-то нервозно и исчез в подсобке. Оттуда он вернулся с небольшим пакетом из плотной чёрной бумаги. Он аккуратно его открыл, потом откуда-то достал пинцет и вытянул им содержимое пакетика на свет — это была свернутая в кольцо тонкая струна.

— Во-о-т, — сказал продавец, как бы ожидая, что Эмма должна в чем-то убедиться. — Как есть! — и засунул струну обратно в пакет, запечатав его клейкой биркой.

Эмма не знала, в чем ей надо убеждаться, поэтому просто доверилась продавцу и спросила о цене.

Тот сделал испуганное лицо и замахал руками, чураясь.

— Какие деньги, сударыня! Препочтейнейше рад помочь, без малейшей корысти!

— Спасибо…

Удивлённая Эмма вышла из магазина. Куда же дальше? Она прислушалась к своей интуиции и просто шла по улице, даже не думая, а просто чувствуя, куда её потянет.

— Тёть Люся. Точно!

И потянуло её к тёте Люсе. Которая, как ни странно, всю неделю вела себя подозрительно тихо, позвонив только один раз.

Открывшая дверь тётя Люся выглядела ужасно, с синяками под глазами, припухшим лицом и без малейшего намека на всегда брызжущий оптимизм.

— Э-м-моч-каа… — тётя Люся прильнула к племяннице и подняла на неё мокрые глаза.

— Тёть Люсь, вы чего? Кто-то умер?!

— Надежда умерла.

— Какая Надежда?!

— Надежда на светлое будущее!

— Ой, тьфу на вас, мне и так паршиво, — Эмма отлепилась от тётушки и пошла мыть руки. — Ставьте кофе, тёть Люсь…

— Конечно, солнышко, конечно…

Тётя Люся, причитая, пошла на кухню.

— Эммочка! Я всё знаю. Мне было видение. Обратилась ты белой голубицей, взмыла в самую высь и там тебя стрелой и пронзило… упала ты, значит, оземь, и — вдребезги! Ну, как из стекла! Осколки во все стороны! А потом, вижу — стоишь ты целехонькая, только руки в кровище… И платье на тебе такое… Длинное, со шлейфом. Ну, как раньше носили…

— Тёть, кофе сбежит!