Во всем они разобрались, когда вышли из автобуса. Лица их мгновенно вытянулись. Все вдруг загалдели. Особенно старался пассажир лет сорока, с толстым служебным портфелем, по виду порядочный склочник. Этот сразу начал действовать, будто заправский следователь.
— Вы, что,— угрожающе спросил он,— не удосужились проверить машину перед рейсом?! Вам вверены человеческие жизни! Вы это понимаете?! Сажают за руль таких вот, безответственных! — обратился он к остальным пассажирам, еще не пришедшим в себя от испуга.
— Все они такие! Им наплевать! — запричитала какая-то толстая женщина.— Жаловаться на них надо! Чтобы проучили!
Но тут вступился за нас высокий, бородатый мужчина.
— Они-то при чем? Технический наряд обязан следить! А шофер — что же он вам должен перед рейсом разобрать автобус до последней гайки, а потом обратно собрать? Разве уследишь?
Кто-то, как всегда в подобных случаях бывает, глубокомысленно и раздумчиво проронил:
— Человек и то, идет, идет, да вдруг на ровном месте споткнется и ногу, глядишь, сломает... А тут — машина... Кто ее знает. Может, в металле раковина была.
Тип с портфелем велел всем добреньким замолчать и с ненавистью принялся выспрашивать о правилах технической эксплуатации. «Это называется передняя ось? Гайки крепления? На какой скорости разрешается в сухую погоду подъем?»
Мы терпеливо объясняли, хоть он и городил порой такую чепуху, что зло брало. Вот она шоферская жизнь!
— Хорошо,— в конце концов, зловеще сказал он.— Все это я изложу в заявлении на имя министра автодорожного транспорта. Товарищи! — снова обратился он к пассажирам.— Подходите по очереди, я запишу ваши фамилии и адреса. Нечего с ними либеральничать! Мы могли все здесь погибнуть. Из-за их безответственности! Подходите! — Он стряхнул самописку, перевернул листок в блокноте, где перед этим записывал все, что мы ему объясняли, и приготовился. Сразу было видно, что эта деятельность ему по душе. Привык, похоже, строчить обстоятельные жалобы и организовывать свидетелей.
Кто-то робко сказал:
— Но ведь и они тоже погибли бы... Не нарочно, чай.
Тип окрысился:
— Не беспокойтесь! Там разберутся, кто нарочно, а кто ненарочно. А мы обязаны, это наш гражданский долг сообщить куда следует!
И все-таки к нему никто не стал подходить. Пришлось самому бегать от одного пассажира к другому. И те неохотно, словно стесняясь его и себя, отвечали на решительные и резкие вопросы: «Фамилия? Имя-отчество? Чем занимаетесь?»
Баба, набросившаяся на нас вначале, сообщив о себе все, что ему требовалось, тихо, но внятно произнесла вдруг:
— Вот зануда-то, прости господи! Как слепень...
Тип, отошедший уже было от нее, круто повернулся:
— Что-о?! Я вам покажу, как оскорблять меня. Не собираетесь ли вы покрывать этих преступников?
Баба воинственно скрестила руки под могучей грудью:
— Уж ты покажешь! Ты уж показал! Иди, иди, строчи свое! Не видишь, что ли, они и сами не рады! На парне, вон, лица нет! Покажешь! Я тебе сама покажу!
Высокий, бородатый спокойно добавил:
— Записать нас вы, конечно, запишите. Но на суде, если придется, мы на них валить все не станем. Тут надо разобраться.
Все молчали. Тип несколько сник, но все-таки переписал всех.
Дело обстояло, однако, достаточно серьезно. Надо было вызывать работников автобазы и составлять на месте акт происшествия. Пассажиры уразумели, что автобус дальше пойдет нескоро и потянулись с вещами к селу, до которого оставалось километра три.
С ними отправился и Голубев. Оттуда он мог связаться по телефону с автобазой и сообщить о нашей беде.
Мы остались с Тоней.
Волнение несколько улеглось.
Я разостлал на траве два кресельных чехла, скинул рубашку и растянулся под припекающим солнцем. Тоня присела рядом, потом прилегла.
— Очень испугался? — спросила она.
— Порядочно,— признался я.— Ведь махина... Легко отделались.
По шоссе к автобусу подъехали на велосипедах трое мальчишек и девчонка. Они сразу поняли, что случилась беда. Оглянулись встревоженно и увидели нас. О чем-то быстро посовещались и направились в нашу сторону.
Всем им было лет по двенадцати-четырнадцати. Симпатичные, загорелые мордашки их были серьезными.
— Здравствуйте! — хором, вразнобой, поздоровались они.
— Здорово! — нарочито грубовато отозвался я.— Туристы? Следопыты?
— Да нет,— ответил самый высокий и, как видно, признанный ими вожак.— Сами по себе. Каникулы у нас.
— Дикари, значит,— определил я.
Ребятишки заулыбались. Видимо, такая категория путешественников им была знакома.
— Какие же мы дикари,— возразил все тот же высокий, Володя, как мы узнали немного позже.— Мы — здешние... Из Больших Оврагов мы.
— Присаживайтесь,— пригласил я и пошутил: — «Беломор» курите?
Шутка не нашла поддержки.
— Как же автобус не упал? — спросил Володя.
— Знаете, бывает такое,— сказал я.— О летчиках читали? Об испытателях? У них и пострашнее случается. Скорости ведь у летчиков просто сумасшедшие. Недавно писали, как испытатель садился на одно колесо. И сумел сесть! Машину не побил. Вот так!
— Значит, у вас тоже все благополучно? — спросил Володя.
— Вполне.
— Никакой помощи не надо?