Впереди дальняя дорога

— Знаешь...— сказала она и покраснела.

— Ну, говори, говори! — подбодрил я ее.

— Мне все хочется оставить тебя здесь...

— Что же удерживает?

— Не понимаешь? Не хочу, чтоб ты...— Она замолчала, потом с решимостью, не опуская глаз, добавила: — видел меня раздетую. Я боюсь за тебя.

Я вскочил со стула, подошел к Тоне и крепко взял ее за плечи.

— Зачем ты это говоришь? Ты прекрасно знаешь, что для меня ты самая желанная. Что ты мой единственный человек. И запомни: я ничего не боюсь. Просто не надо про это говорить.

— Не боишься? — губы ее искривились усмешкой.— Ты очень добр. Подожди, тебя еще ужалят за меня. Да еще как!.. Как ты, интересно, объясняешь свои поздние возвращения домой?

— Меня никто не расспрашивает.

— Ну, а вот если приедешь завтра утром. Что скажешь?

— Повторяю, никто особо допытываться не будет.

— Особо... Видишь... Значит, все-таки спросят. И тебе... надо придумывать.— Она замолчала. Жалкая улыбка тронула ее губы. Мне стало нестерпимо больно за нее. Хотелось утешить ее, приласкать и успокоить.

— Я не уйду от тебя сегодня.

— Нет... Ты же обещал сестре быть дома. Тебя там ждут.

— Тоня...

— Хорошо, молчу...

Когда мы лежали в постели, она виновато сказала:

— Эгоистка я... Должна была прогнать тебя, поступить решительно. А вместо этого... Все мы, бабы, одинаковы. Ты не презираешь меня?

Вместо ответа я обнял ее. А на сердце легонько скребли кошки. Из-за Ленки. Но я уже махнул рукой на все возможные последствия.

В эту ночь Тоня и рассказала подробно о встрече с отцом. О возникшей дружбе.

Мы уснули поздно.

Я хотел осторожно переложить затекшую руку. Легкое движение разбудило Тоню. Она открыла глаза и кротко улыбнулась. Уже начинало светать. Птицы пробовали голоса.

— Ты здесь...— сонно шепнула она.— Как хорошо... Обними...

От ее тела исходил волнующий жар. Я обнял ее. С неистовой силой Тоня прижалась ко мне, и я почувствовал, что это не только страсть, но и отчаянное желание отдать мне всю себя, без остатка, с прошлым, настоящим и будущим... Отдать, чтобы забыть о прошлом, поверить в настоящее, не страшиться будущего. Отдать свою нежность, свою любовь, свою женскую заботливость, чтобы получить взамен мои чувства и уверенность в прочности наших отношений. Я почувствовал себя старше ее и ответственным за нее. Я понял, что беру на себя очень много, но это никогда не сломит меня. Она была рядом навсегда, она была моей, до конца, до самого мельчайшего движения души, предельно искренней в своей любви, по-человечески смелой и равной мне в силе своих чувств. В эти короткие мгновения я понял вдруг все. Я понял, что впереди еще могут быть какие-то недоразумения, недомолвки, неверно истолкованные слова и поступки, но не будет одного: сомнения в нашей с ней любви.

Я обнял ее и бережно и сильно, теряя голову от счастья. Нас охватила та несказанная радость, какую могут принести друг другу любящие люди.

Тоня закрыла глаза и лежала неподвижно. Я не шевелился, стараясь не тревожить ее. Она так и заснула, не открыв глаз, ничего не сказав, в счастливой истоме.

«Приедается все... Лишь тебе не дано примелькаться...» — зазвучали во мне те стихи, что Тоня читала тогда, в первый день, повернувшись лицом к зеленому простору. Я подумал, что благословен тот день, когда я решил избрать именно шоферскую работу. При ином выборе я мог Тоню и не встретить.

Думал и о том, что она сумела отыскать во мне неведомые достоинства, и пошла смело навстречу любви. Никогда я не предам ее. Я многим ей обязан. Она утвердила во мне мужчину. С ней я начинаю по-другому относиться ко всему. Я сделаю ее жизнь счастливой. Ведь это будет и моим счастьем.

Я проснулся от стука в дверь.

Тоня неспешно приподнялась. Было позднее утро.

— Кто? — негромко спросила она.

— К тебе, Тоня, можно? — услышали мы голос Константина Григорьевича.

Тоня вопросительно посмотрела на меня и молчаливо глазами показала на окно. Оно выходило на задний двор.

Я не испугался Константина Григорьевича. Нет, не испугался. Однако так встретиться мне с ним не хотелось. Сразу ведь все не объяснишь. И он подумает, что я просто... Ясно, что подумает. Это может глубоко оскорбить и ранить его. И в то же время я не мог по-воровски покинуть Тоню. Тогда подтвердятся ее мысли о неправедности наших отношений. Нет, я должен быть рядом с ней. Если правда, что люблю ее. Все может быть кончено, если я сейчас ее покину. Да и сам перестану уважать себя.

Я махнул рукой, отказываясь от прыжка в окно.

— Почему? — шепнула Тоня.

— Не буду прятаться,— твердо сказал я.— Пусть входит.

— Не разыгрывай рыцаря. Кому это нужно?

— Тоня! — Я отвел ее руки.— Не уйду. Она, чуточку помедлив, согласно кивнула.

— Сейчас! — крикнула она.

Мы заметались по комнате, пытаясь навести хоть маленький порядок. Выражение лица Тони было решительным. Мы быстро одевались, ободряя друг друга взглядами.

21

Домой электричкой мы ехали вместе с Константином Григорьевичем. Это было тягостно для обоих.

Базовский сидел прямо, опираясь на палку, безучастно смотрел в окно. Лицо его казалось желтее обычного, мешки под глазами были особенно заметны.