У меня открылись глаза на правду сразу после событий моей юности. Мне было сложно постичь ту глубину зла, на которую были способны опуститься обычные немцы. Будучи судебным стенографистом, за плечами которого на сегодняшний день более сорока лет опыта, я ни разу не встречала ответчиков, которых обвиняли бы в преступлениях более серьезных, чем на Нюрнбергских процессах.
Я никак не могла поверить в заявления обычных немцев о том, что они не поддерживали и не помогали своим военным силам, ничего не зная ни о лагерях, ни о крематориях.
В 1966 году, через двадцать лет после окончания Нюрнбергского процесса по делу главных руководителей нацистской Германии перед Международным военным трибуналом, в Берлине поставили пьесу «Дознание». Один из героев пьесы говорит: «Каждому из шести тысяч сотрудников лагерной администрации было все известно, и каждый на своем посту делал все от него зависящее для того, чтобы система работала. Каждый начальник эшелона, каждый стрелочник, каждый служащий станции, которые имели дело с транспортировкой людей, знали, что происходит в лагере. Каждая телеграфистка и машинистка, передававшая или печатавшая приказы о депортации, знали об этом. Каждый отдельный чиновник в сотнях и тысячах учреждений, связанных с лагерем, знал, что там творится»[182]
.В июле 2004 года во время очередного интервью корреспондент из Мэриленда спросил меня:
– Какое впечатление на вас произвели сидящие на скамье подсудимых врачи? Был ли очевиден затаившийся в них порок? Или они казались вам обычными людьми, которые вполне могли бы быть вашими соседями, продавцами в бакалейной лавке, или водителями машины, стоящей в соседнем ряду?
Чтобы ответить на этот вопрос, можете обратиться к фотографиям каждого из двадцати трех обвиняемых, представленные в этой книге.
Загляните им в глаза, прямо как делала я, находясь в зале судебных заседаний. Очевиден ли затаившийся в них порок? Выглядят ли они как обычные немцы? Как обычные люди?
В этой книге я писала о мимолетных видениях за дверью зала судебных заседаний, которых не найти в обезличенном официальном стенографическом отчете Нюрнбергского процесса по делу врачей, который я помогала составлять. Тем, кто не работал на этих уникальных процессах и при этом писал о них, никогда не понять, что это такое – слышать голоса и видеть перед собой жертв и свидетелей, когда они подавали голос из-за свидетельской трибуны. Им никогда не понять, что это такое – вести отчет о подобных жестокостях. Обескураживающая безжалостность, которую я описываю, не случайна и уж точно не является продуктом художественного вымысла. Насколько же порочными и злыми мы, представители человеческого вида, можем быть в глубине души?
Рождаясь сегодня, мы обретаем дар, который воспринимаем как должное. Нас не станут арестовывать, бить дубинкой, истязать пытками или истреблять только из-за нашей расы, религии или политических взглядов. Рождаясь свободными, со свободой воли, записанной в нашу историю, мы инстинктивно понимаем, чем хорошее отличается от плохого. Но каждый из нас должен вести свою личную войну против подчинения злу, лишенному морали и нравственности и не знающему буквы закона. Своим умением нести ответственность за свои поступки мы обязаны всему человеческому роду.
В любом геноциде есть четыре категории людей: виновные, жертвы, безмолвные наблюдатели и спасители.
Но в чем же вина безмолвного наблюдателя? Хватит ли обычным людям смелости стать спасителями, подвергая угрозе собственную безопасность, а порой и рискуя потерять жизнь? Как оказалось – да.
Среди многих героев-спасителей нацистской эпохи были христиане, которые рисковали собственной жизнью, пряча в своих домах еврейских детей, которых им поручили родители перед отправкой в концентрационные лагеря и лагеря смерти.
Я испытываю благоговейный трепет перед неукротимым духом, который продемонстрировали знакомые мне люди из денверского сообщества и со всей страны, пережившие медицинские эксперименты и нацистские лагеря.
Как международный оратор на тему Нюрнбергского процесса по делу нацистских врачей, своей миссией я вижу повышение осведомленности. Для этого я провожу просветительскую работу и заставляю людей задуматься. Мы не должны забывать жестокое прошлое – войну и геноцид – двадцатого века, вслед за которым уже вступил в свои права век двадцать первый. Мы не должны позволить порокам беспрепятственно господствовать среди нас.
В двадцать первом веке это грязное пятно на истории человечества ставит перед нами довольно провокационные вопросы. Уменьшаются ли шансы целого поколения, воспитанного на телевизионном и кинематографическом насилии и насилии видеоигр, стать блюстителями добра? Окажется ли это поколение еще более безразличным ко злу, чем наши общие предки в нацистской Германии?