Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

Хотя Чарльз Томас Джексон к тому времени зарекомендовал себя как опытный и весьма уважаемый ученый, необходимо отметить и другую черту его характера, не зная о которой трудно понять вышеупомянутые и произошедшие в дальнейшем события. Джексон был эксцентричным чудаком, внутри которого зрело семя безумия, а к тому моменту оно начало расцветать пышным цветом. Окончив медицинский факультет Гарварда в 1829 году, он в течение двух лет стажировался в парижских больницах, одновременно занимаясь геологией и аналитической химией. На обратном пути из Франции он познакомился с Сэмюелем Ф. Б. Морсом и продемонстрировал ему электромагнит, который он вез с собой в Бостон. После внимательного изучения прибора Морсу пришла в голову идея, что посредством электричества можно передавать информацию на большие расстояния. Вернувшись домой, он начал серию экспериментов, кульминацией которых стало изобретение телеграфа. Чарльз Джексон не постеснялся присвоить часть славы себе.

И это не единственный пример его специфической склонности трансформировать простое предложение или случайное содействие в требование признать его автором какого-то научного достижения. Когда армейский хирург капитан Уильям Бомонт применил экспериментальный метод лечения огнестрельного ранения в живот минера-канадца французского происхождения, в результате которого у пациента образовался желудочный свищ, он посоветовал Джексону сделать химический анализ жидкости, вытекающей из пищеварительного тракта. Бомонт и его подопытный Алексис Св. Мартин находились в то время в Бостоне, и когда одаренный капитан должен был вместе с армией отправиться на запад, Джексон пытался предотвратить вынужденный отъезд Бомонта, чтобы у него была возможность провести собственные исследования. С целью придать своему обману флер научного проекта, он ловко заручился подписями двухсот конгрессменов под петицией, описывающей важность его экспериментов для Америки и человечества. Если бы военный секретарь не отклонил это ходатайство, Джексон мог бы претендовать на звание первого физиолога страны, которое сегодня принадлежит Уильяму Бомонту.

Совсем незадолго до этого, в том же самом 1846 году, Чарльз Джексон был участником конфликта с немецким химиком Кристианом Шенбейном по поводу изобретения пироксилина. Этот спор ему суждено было проиграть. Таким образом, Джексон выехал на арену сражения за авторство изобретения общего наркоза на видавшем виды боевом коне с уже испытанной в бою пикой наперевес. Тот факт, что его вышибли из седла во всех предыдущих турнирах, только увеличивал его страстную решимость победить на этот раз.

Вторая проблема Мортона была действительно серьезной: он не имел возможности сохранить в секрете состав своего газа. Добавление ароматических соединений к смеси не могло скрыть от врачей характерный запах, и хотя Мортон отрицал то, что активным ингредиентом был эфир, это задержало открытие истины лишь на короткое время. Кроме того, в приобретении патента Мортон рассчитывал на безоговорочную поддержку врачей центральной больницы Массачусетса и представителей стоматологического профессионального сообщества. Уоррен, по его словам, «узнав, что был выдан эксклюзивный патент, не мог обратиться с заявкой без разрешения собственника» и не имел права на дальнейшее использование агента до тех пор, пока патентные ограничения не будут сняты. После трехнедельного моратория Мортон неохотно согласился поделиться своим секретом с коллегами из больницы, при условии, что вся информация будет строго конфиденциальной. С первой ампутацией с использованием анестезии 7 ноября возобновилось применение эфира. Две недели спустя изобретатель встретился с двумя представителями больницы, Генри Джейкобом Бигелоу и Оливером Венделлом Холмсом, и присвоил серному эфиру название «Летеон», пытаясь сохранить некое подобие тайны. Слово было заимствовано по предложению Холмса из сочинения Вергилия, который, как отмечалось ранее, применил его в описании глубокого сна, вызванного слезами мака.

Таким образом, одобрение новой техники бостонскими культурными кругами было оглашено не кем иным, как самим Холмсом, который в тридцать семь лет был близок к получению звания профессора анатомии и физиологии в Гарвардской медицинской школе. Открытие нуждалось в названии, даже если его основной ингредиент должен был оставаться тайной. Холмс предложил термин «анестезия» и определение от него «анестезирующий». Он заметил в письме Мортону, особо подчеркнув эту фразу, что, независимо от того, какое название он бы не выбрал, его «будут повторять на языках всех цивилизованных рас человечества».